Вранье

Он показал глазами на марокканского парня за стойкой, шустро раскладывающего еду по тарелкам.

– Он твоих обид не знает. Чего ему тебя жалеть? Но если ты считаешь, что тоже их родственник, то не надо обижаться. На родных не обижаются, правда? А жрачка тут паршивая, Шурка…

Народ потихоньку расходился, они сидели уже больше часа.

Шура сказал:

– Слушай, в Натании послезавтра барды какие-то выступают. Кочкин и Петухов. Известные, говорят. Пойдем?

Сашка покачал головой.

– А что, ты их знаешь?

– Не знаю и знать не хочу. Это плохо.

Марина с Гришей прилетали 31 декабря днем. Отпрашиваться с утра он постеснялся и, как всегда, ничего не успел. Гнал машину и чуть не въехал в старый джип. Водитель чертыхался, крутил пальцем у виска. Шура прижимал руку к груди, делал виноватое лицо. Издалека увидел арабов, торгующих цветами у дороги. Цветы ему не нравились, но выбора не было. В зале прилета долго стоял у табло и никак не мог найти строчку с московским рейсом. Названия исчезали, и появлялись новые, и он нервничал и злился на себя. Они катили тележку с двумя сумками, он замахал руками, но они его не видели. Первым его заметил Гришка, заулыбался и толкнул Марину в бок. Она вздрогнула, посмотрела на Шуру и тоже улыбнулась, немного надменно. Он почему-то думал, что она будет выделяться на фоне местных унылых фигур, однако в первый момент она показалась какой-то блеклой и потерянной, хотя одета была ярко и густо накрашена. Неуклюже обнялись.

– Ну, ты, Гришка, и лоб!

Гриша развел руками:

– Расту…

Пока шли к машине, Гришка отставал и озирался, а Марина по сторонам не смотрела, шла за Шурой, строгая и сосредоточенная. День был теплый, и все вокруг были легко одеты. Гришка скинул куртку, спросил:

– А Новый год тут не признают принципиально?

Шура пожал плечами:

– Новый год у евреев свой. Мог бы, между прочим, подготовиться.

– Прикольно живете.

Первое время ехали молча, потом Марина сказала:

– Машина у тебя хорошая.

Шура хлопнул по рулю:

– Тачка что надо. Только она не моя. На работе выдали.

Марина улыбнулась знакомой улыбкой, мол, так я и предполагала, и у Шуры поднялось настроение.

– Сейчас приедем, вы отдохнете, а потом пойдем в ресторан на набережной. Я подумал, это лучше, чем дома сидеть.

– Ну, раз ты подумал… Одни пойдем или у тебя компания есть?

– Компания есть, но пойдем одни. С мамой.

Он поймал Маринин взгляд, но она сразу отвернулась. Самое главное было сказано, теперь будет легче.

Гришка спросил:

– А как бабушка?

– О, бабушка лучше всех. Подруг тьма, посещает все культурные мероприятия.

Марина сказала тихо:

– Кто бы сомневался.

Гришка развеселился:

– А тут и культура есть?

– Тут все есть.

Марина ходила по квартире, и взгляд у нее был удивленно-брезгливый.

– Так теперь за границей живут?

Гришка плюхнулся на Шурину кровать, посмотрел в окно, уперся взглядом в стену соседнего дома:

– А мне нравится. В этом что-то есть, правда!

– Польщен. Вот ты тут спать будешь, а мама в гостиной.

Ночью он не мог заснуть. Раскладушка, которую любезно предложили Гарины, клонилась на правую сторону, и он старался не ворочаться, чтобы сохранить равновесие. Гришка спал, отвернувшись к стене, и от него сильно пахло алкоголем. Когда он вырос? Он всегда был высоким парнем, но сейчас это был мужик. Но улыбался он так же, по-мальчишечьи, и движения были угловатые, как у подростка, а совсем не мужланистые. При этом гонору хоть отбавляй. Вечер, слава богу, прошел без эксцессов. Мама вела себя спокойно, миролюбиво. Очень заинтересованно расспрашивала про Москву, про цены, настроение граждан. Марина неожиданно стушевалась, вела себя немного подобострастно, чувствовалось, что она нервничает и боится сказать что-то не то, и это было так непохоже на нее, что он даже не знал, как ей помочь. Проводили старый год, встретили новый. За соседними столиками кутили сплошь русскоязычные. Произносили бесчисленные тосты, чокались, громко хохотали. Шуре было неловко за такое соседство. Гришка сказал:

– Слушай, какие граждане сознательные. Сидят тихо, культурно. Трезвяк, буквально. У нас бы уже под столом лежали. Тут что, все русские в завязку уходят?

Шура оглянулся. Двое мужчин за столиком о чем-то спорили. Одна из дам проговорила жеманно: «Ну, тебя, Фимка! Лучше бы заказал мне крем из авокадо». Он подумал, что, наверное, уже не чувствует московскую жизнь.

– Да, как-то тут без мордобоя…

Мама сказала:

– Гриша, ты много куришь.

– Бабуль, я уже большой мальчик. – Он взглянул на бабушку и поспешно добавил: – Зато ты выглядишь супер! Помолодела даже.

Мама вздохнула:

– На курорте живем.

Они покупали сигареты. Гришка курил «Парламент», и Шура решил купить блок. Так удобнее. Вышли на набережную и нашли пустую лавочку. Шура вытащил коробку. Вместо «Парламента» ему дали «LM». Все как обычно, а он, дурак, не проверил. Нахлынуло раздражение.

– Ну, ты посмотри, какие уроды! – И он потряс перед Гришкой голубой упаковкой. – Пошли менять.

Девчонка за стойкой молча взяла коробку и положила другую. Это молчание добило окончательно. Если бы не было рядом Гришки, он бы, конечно, ничего не сказал. Но тут стало обидно.