Вранье

Теперь он ездил на север. Надо было раньше вставать. Это было трудно, потому что засыпал он, как правило, под утро. Но работа действительно отвлекала, хотя теперь он не лез в заоблачные выси и четко выполнял указания начальства. Им были довольны, но Шура подозревал, что это ненадолго. Ему было все равно. Временами он искусственно пытался возвратить в памяти какие-то эпизоды своей жизни с Мариной, но ничего не вспоминалось. Было ощущение, что спала пелена и память освободилась, из-под завалов вылезали другие пласты, забытые, как будто и вовсе не существовавшие в его жизни. Вспомнился запах бульона, который варила бабушка. Мамин бульон никогда так не пах. В том бабушкином бульоне плавал крутой желток, и она всегда доставала его специально для Шуры. Гришке уже не объяснишь, что это такое. Теперь непотрошеных кур не продают. Позвонила Марина, сказала, что их дачная соседка просила Дину Львовну с ней связаться. Там идет приватизация земли, и от нее требуются какие-то документы. Шура поблагодарил. Не было ни зла, ни обиды, лишь удивление и легкость. И радость от нежданного освобождения. Он только не понимал, как он жил, силился вспомнить, но все равно не понимал. Что-то похожее было с ним в детстве, когда он переболел воспалением легких. Болел целый месяц, тяжело, с сильными удушьями, которых он ждал и боялся. Этот страх и ожидание отнимали все силы. А потом однажды проснулся и понял, что здоров. Такого счастья и облегчения он никогда раньше не испытывал. Единственное, он не мог вспомнить, как он прожил этот месяц, как будто бы и не жил. Как он жил эту жизнь…

С Ритой встречались редко. Ему было хорошо с ней, но что-то изменилось. Он невольно контролировал свои слова, действия и постоянно боялся ее обидеть. Она будто не замечала, и от этого он еще больше винился.

А весной заболела мама. Ночью ей стало плохо. Соседка вызвала «скорую». Он примчался в больницу. Мама лежала в приемном покое. Он боялся смотреть на нее. Она сказала:

– Зря панику подняли. Сердце прихватило.

– Никогда же не хватало.

– Шура, я говорила с врачом. Он сказал, легкая ишемия. Так бывает. Жара действует.

Ее действительно отпустили наутро. Они пошли к семейному врачу. Тот выписал кучу таблеток на все случаи жизни. Однако, приступы повторялись, но теперь мама знала, что делать, и «скорую» не вызывала. Шура не выдержал, сам записался к врачу, сказал, что волнуется за маму. Врач удивился:

– Она вам не говорила? Мы ей сделаем маленькую операцию.

– Какую операцию?

– Очень несложную. Здесь ее делают девяностолетним старикам, и они потом бегают как новенькие. А Дине только семьдесят два. С возрастом сосуды засоряются, их надо подлатать. Ей наложат пару шунтов. Три дня в больнице, ну максимум пять, и не будет она больше мучиться.

– А мама согласилась?

– Конечно. Она разумная женщина.

Мама смеялась чересчур весело. Сказала, что Елизавета Матвеевна все узнала. Надо ложиться в тель-авивскую больницу Ихилов. Там есть очень хороший хирург-кардиолог. Она уже и направление взяла.

– Почему ты мне ничего не сказала?

Мама отмахнулась:

– Шурка, отвяжись! Любишь из всего проблему делать!

– Но я так понял, что это необязательно.

– Необязательно, но желательно. Зачем я буду об этом думать? А так отделаюсь и забуду.

Но он все равно не понимал, зачем она согласилась. Мама была всегда очень осторожная, каждый шаг обдумывала так, что иногда это раздражало. Она говорила, главное – не навредить. Когда-то она запретила удалять Гришке гланды. И оказалась права. С возрастом ангины прекратились. К тому же оказалось, что операции эти дают массу осложнений, и мода на них постепенно прошла.

Шура сидел в больничном холле. Мама уснула, и он вышел покурить. На завтра была назначена операция. Днем заходил хирург, доктор Дан Альфасси. Посмотреть завтрашнюю больную. На вид ему было лет тридцать пять. Шура знал, что он уже заведующий отделением кардиологии. Шуре он сразу понравился. С ним было легко. После его посещения осталось чувство, будто завтра маме будут делать какую-то рутинную процедуру, что-то вроде клизмы, и об этом даже говорить не стоит. Доктор сказал:

– Послезавтра пойдете вместе гулять.

И Шура ему поверил.

Мама сказала:

– Вот видишь! А ты паниковал. Шуренька, я не успела закончить с дачей…

Шура вздрогнул:

– Что значит не успела. Выйдешь и закончишь.

– Я понимаю. Но ты знаешь, я волнуюсь, что они там делов наделают. Ты ж их знаешь. Я подумала, надо дачу переписать на Гришку.

– Зачем?

Мама засмеялась:

– Как зачем? Ты не хочешь, чтобы Гришке досталась дача?

– Но она твоя…

– А что, думаешь, он меня не пустит? Шура, я серьезно. Я приезжаю в Москву редко. Кстати, думала там кое-что перестроить. А Гришка мне поможет.

Шура начал успокаиваться:

– Конечно же поможет.

– Я тоже так думаю. Гриша очень хороший мальчик, и ты должен им гордиться и выбросить все глупые мысли из головы.

Стало трудно дышать, и он быстро сглотнул.

– Какие мысли?

– Всякие-разные. То, что было, было, а получилось все очень неплохо.

Шура молчал.