Врангель. Последний главком

Поначалу Науменко собирался устроить небольшой банкет в Войсковом собрании. Само собой, пригласить и Врангеля, удачно прибывшего с фронта: вместе отметить заодно и производство в генералы. Но, дабы укрыться подальше от глаз и ушей тыловых сплетников, переиначил: предпочёл по-семейному отобедать у близких родственников. В их одноэтажном каменном доме, выстроенном перед войной в конце Крепостной улицы, почти на самом берегу Кубани, близ пристани.

По-станичному обильный стол, старых устоев казачья семья, большая и дружная, и прошлогоднее цимлянское привели Врангеля в доброе расположение духа. Но даже привезённая из Темрюка дивная чёрная икра, паюсная и зернистая, не заставила забыть о деле. Извинившись перед стариками и оставив жену отбиваться от расспросов любопытных казачек, удалился с Науменко.

Их провели в пустующую комнату старшего из сыновей, служившего в 1-й конной дивизии и погибшего в сентябре под Михайловской.

Поговорить было о чём...

...Избрание войсковым атаманом Филимонова и сформирование им нового правительства под председательством «линейца» Сушкова, куда Науменко вошёл начальником Военного управления, по существу — походным атаманом, вызвали эйфорию в штабе Добровольческой армии. Все наперебой уверяли друг друга, что наконец-то создалась благоприятная обстановка для урегулирования отношений с Кубанью.

Но Врангелю эти настроения показались чересчур оптимистичными. И на то были веские причины.

Филимонов победил лишь с незначительным перевесом: в его урне насчитали 275 голосов, в урне Быча — 247.

И в тот же день Рада почти единогласно приняла в третьем чтении конституцию, разработанную «черноморцами». И хотя называлась она «Временным положением об управлении Кубанским краем» и предварялась декларацией о «неразрывной связи с Россией», каждая её статья юридически закрепляла самостоятельность Кубани.

Дальше — больше: при избрании Законодательной рады[84] в неё прошло всё активное ядро «черноморской» группы...

...Науменко сразу подтвердил его худшие предположения:

   — Быч хоть и штатский, но он ведь опытный администратор. Вся Кубань знает, что он работает сутками напролёт и не трус... А Филимонов малодушен и бремени власти предпочитает комфорт и почести... общем, Бычу помешало только одно: его враждебность к Добровольческой армии.

   — А арест Букретова разве не подмочил его репутацию?

   — Да нет, пожалуй... Всё же сразу поняли, что это интриги Филимонова. Так что у «линейцев» против него только один козырь и был... Ведь углубления розни с добровольцами мало кто хочет, а разрыва — просто боятся.

   — Так почему же, ежели боятся, за конституцию эту самую проголосовали?

С большой фотографии, висящей на стене и хорошо освещённой даже неяркой пятисвечовой лампочкой, задорно смотрел молодой скуластый сотник. Траурная лента прикрыла один погон. Напротив, над аккуратно застеленной кроватью, висела поверх ковра кавказская шашка: обтянутые чёрной восчанкой ножны, потускневшего серебра головка, сильно потёртый ремённой темляк.

   — Видите ли, Пётр Николаевич... Казаки с молоком матери впитывают народоправство...

   — Да погоди ты, Вячеслав, про молоко... — нетерпение подхлестнуло Врангеля. — Ты мне вот что объясни... Как это в один и тот же день можно выбрать атаманом сторонника союза с Добровольческой армией и принять конституцию, которая устанавливает независимость Кубани? Позорище какое-то, а не народоправство!

   — Пётр Николаевич, поймите... Казаки ещё и потому горой стоят за самостоятельность войска, что считают это лучшим способом защититься от большевистской анархии и разбоя. А с другой стороны — избежать разорения, которым чревато для них пополнение и снабжение армии. Идя на Москву, она же будет расти и требовать всё больше...

Сидел Науменко на слегка расшатанном венском стуле прямо, как в седле, расслабленно положив руки на круглый одноногий столик, покрытый белой кружевной салфеткой. То и дело поправлял округлый чубчик, окружённый с двух сторон высокими залысинами, — будто собирал разбежавшиеся мысли. Лицо его осунулось. Со свежестью сошло и доброе выражение. И говорил не то что нехотя, а как-то замедленно и раздумчиво, голосом тихим и ровным, словно опасался потревожить душу погибшего.

   — Ты о чём?

   — Ну, как же... Ведь Кубань, считайте, единственная база армии. Где ещё взять людей, лошадей, зерно, мясо? Весь смысл куцей автономии, которую Драгомиров с Лукомским навязывают краю, в том и состоит, чтобы изъять из ведения кубанского правительства мобилизации и снабжение армии... И к чему это приведёт? Хозяйства казаков лишатся большей части рабочих рук... Подрядчики скупят все по низким казённым ценам, как в прежние времена... А население останется с одними бумажными деньгами. А они прямо на глазах превращаются в конфетные фантики... А казаки как были, так и есть казаки: и большевиков ненавидят, и добра своего жалко...

   — Хотят и рыбку съесть, и на мель не сесть. Так, что ли?

   — Деникин и его Особое совещание хотят того же, по-моему.

   — Ну, хорошо, а новое правительство... этого...

   — Сушкова.