Вранова погоня

– Мне нужно уходить. – Он загасил сигарету, обернулся. В полумраке Марфа не видела его лица, но голос слышала. Уходить он не хотел. Не хотел, но все равно уйдет, потому что она случайная в его жизни женщина. Пусть и запомнит он ее – он ведь запомнит! – но все равно уйдет, потому что не может иначе. Может быть, если попросить, если отбросить гордость, положить ладони на его грудь, вот на этот шрам и на этот…

Она так и сделала: и ладони положила, и попросила:

– Останься.

Такое короткое слово, а как тяжело далось. Все горло в кровь расцарапало. А самое обидное, что без толку все. И ведь знала, что без толку, чувствовала.

– Не могу. – Он потерся колючей щекой сначала об одну ладонь, потом о другую. – Я должен идти. Неправильно это все…

Конечно, неправильно. У него командировка, жена и дети, а она – случайная женщина. Пусть спасенная от смерти и уже тем особенная, но все равно случайная.

– Иди, если должен. – У Марфы даже улыбнуться получилось. В темноте он, наверное, и не заметил, но ей важно знать, что она сильная, что сумела отпустить его вот так, с улыбкой. Пусть бы только поцеловал. Последний поцелуй на прощание. Она бы его помнила, хранила бы в памяти, как величайшую драгоценность.

Не поцеловал. Зарылся лицом в ее растрепанные волосы, понюхал по-звериному, вздохнул и оттолкнул.

Одевался быстро в еще сырую, не просохшую до конца одежду. Марфа на него не смотрела, аккуратно и старательно складывала в пластиковый контейнер куски грушевого пирога.

– Возьмешь? – спросила, когда он уже был у двери. – На дорожку.

Думала, откажется, снова оттолкнет, а он улыбнулся, забрал контейнер.

– Ну, я пошел? – сказал неуверенно. Впервые за все время неуверенно, словно в Марфиных силах было его сейчас остановить и не пустить.

Только она не в силах. Не в силах и не вправе.

– Иди. – Вздохнула и ворот куртки поправила. – И спасибо тебе.

Больше он ей ничего не сказал, даже «пожалуйста», решительно толкнул дверь, вышел в ночь. А она бросилась к окну, прижалась горячим лбом к холодному стеклу. Хоть одним глазком посмотреть, как будет выходить. Пусть лицо не разглядеть, пусть лишь спину.

Увидела. Только не его, а Черного человека. Того самого. Он стоял под фонарем. Темная долговязая фигура, словно и не человеческая. И лица у него не было, вместо лица – птичья маска. Страшная, такая страшная, что сердце останавливается. И стоял он не просто так, он смотрел вверх, прямо на Марфу смотрел. Словно мог видеть в этой предрассветной тьме не хуже зверя. Он и был зверем. Нет, он был страшнее зверя! Знание это рождалось в Марфиной душе в страхах и муках. Не за себя она боялась. Хотя и за себя тоже, но все же не так сильно.

А тот, за кого боялась, кто стал ближе близкого, но так и остался безымянным, вышел из подъезда и направился прямиком к Черному человеку. Он шел медленно. Никуда не спешил или не хотел уходить?

Не о том нужно думать! Думать нужно о том, чтобы предупредить его об опасности. Ведь этот безликий – опасность и есть. Самая настоящая опасность. Марфа бросилась открывать окно. Может, она еще успеет? Пусть весь дом перебудит своим криком, но предупредит.

Не получалось у нее с окном. То ли неловкой от страха стала, то ли заел механизм. Окно не поддавалось, а тот, кто спас ее, а теперь сам нуждался в спасении, вплотную подошел к Черному человеку. Подошел и остановился, пошарил в карманах, достал сигареты и закурил. Так они и стояли друг напротив друга. Свет от горящей сигареты освещал красным птичью маску, и черные глаза подсвечивал красным тоже. А еще медленно поднимающуюся руку с чем-то страшным, похожим на серп…

Почему он стоит? Почему ничего не предпринимает? Он же видит все это: и страшную маску, и серп. Или не видит?

Марфа в отчаянии дернула за оконную ручку, уперлась ладонями в стекло и закричала. Закричала так громко, как только могла. Имя бы спросить… Как можно было не узнать имя?.. А теперь не окликнуть, остается только кричать в слабой надежде, что он услышит.

Не услышал. Как стоял с зажатой сигаретой в зубах, так и остался стоять. И серп он, казалось, тоже не видел. Тот самый серп, который медленно-медленно, страшно-страшно скользил в нескольких миллиметрах над его головой. А из прорезей птичьей маски на Марфу с невероятной, физически ощутимой злобой смотрели черные глаза. Она всхлипнула, трусливо зажмурилась, на ногах устояла лишь чудом. А когда открыла глаза, страшный незнакомец исчез. Посреди двора одиноко стоял лишь один человек. Живой. Слава богу, живой!

Он задержался ненадолго, ровно настолько, чтобы загасить догоревшую сигарету. Марфа надеялась, что обернется, поищет взглядом окна ее квартиры. Но он не обернулся, лишь усталым жестом потер глаза и пошагал в темноту, прочь из Марфиной жизни…