Врата Афин

Дверь содрогнулась, когда Ксантипп вывалился из-за нее, удерживаемый двумя незнакомцами. Смущенными они не выглядели, скорее все происходящее их даже забавляло. Агариста запахнулась поплотнее, когда они попытались поклониться и при этом не уронить ее мужа. От всех разило вином и рвотой, и она поднесла руку ко рту.

– Куда желаете его доставить, госпожа? – невнятно спросил один из них, решив почему-то подмигнуть.

– Я бы желала, чтобы он остался в канаве, – ответила она. – Но поскольку вы разбудили всех моих домочадцев, чтобы привести сюда, оставьте вон на той скамейке и уходите. Маний, дай им по драхме за беспокойство.

Маний нашел две серебряные монеты, и обрадованные доброжелатели горячо его поблагодарили. Ксантипп развалился на скамейке и мгновенно уснул. Чужаки, однако, задержались у ворот, оглядывая двор затуманенными глазами.

– Может, поесть найдется?

– Нет, – сказала Агариста. – Вы рабы?

Ее поведение по отношению к ним определялось, конечно, их положением. В полутьме разобрать было трудно, так как оба были без колец и одеты просто. Она почувствовала облегчение, когда они кивнули. Раньше она была в невыгодном положении, но теперь все переменилось.

– Примите мою благодарность. И кто ваш хозяин, доставивший моего мужа домой в таком состоянии?

– Архонт Фемистокл, госпожа, – прозвучал гордый ответ. – Он купил диктерион.

– Замечательно, – сказала Агариста. – Значит, это было своего рода празднование?

Оба кивнули, и один из них так побледнел, как будто его снова затошнило.

– Возвращайтесь к хозяину с моей благодарностью, – произнесла она так мягко, как только могла.

Агариста не выказывала больше никаких признаков раздражения или злости на мужа. Они улыбнулись ей и позволили Манию вытолкнуть их обратно на дорогу. Ворота заперли, и было слышно, как парочка запела, возвращаясь в город.

Глава 12

Низкий трубный голос морских раковин разносился над городом, призывая афинян на собрание. Солнце уже приближалось к полудню, но большинство горожан продолжали заниматься своими делами. Лишь рынки на агоре немного оживились – мужчины старались побыстрее закончить покупки и торопливо совали свертки с едой в руки рабов. Те немногие женщины из высших слоев общества, которых сигнал застал на улицах, отошли в сторонку от толпы или направились домой, зная по опыту, что в давке с ними церемониться не будут. Женщинам победнее беспокоиться было не о чем, и они остались на месте. Торговки громогласно выкрикивали о снижении цен, рассчитывая напоследок привлечь любителей выгодных сделок.

Эпикл и Ксантипп сидели на склоне холма Пникс, в нескольких шагах от камня ораторов. Это место пользовалось особой популярностью, его уже окружили группки горожан. Ни один из них, впрочем, не пытался подняться на сам камень, возвышавшийся над прочими на человеческий рост. Людей вызвали на очередную, давно запланированную встречу. Как и в любой обычный день, они приветствовали друг друга традиционным «что нового?». Но сегодня новости уже распространились так далеко и быстро, что ставить кого-то в известность о случившемся не было нужды. Перспектива большого богатства будоражила, как вино будоражит кровь. Это можно было увидеть в блеске глаз и услышать в нервном смехе.

Мало-помалу Пникс заполонили молодежь и старики, привлеченные любопытством и гордостью, а также гонцами, звуками раковины и даже чувством гражданского долга.

– Интересно, понадобятся ли им сегодня красные веревки на агоре? – сказал, обращаясь к другу, Эпикл и тут же кивнул, когда Ксантипп начал возражать. – Да, конечно, понадобятся. Наши люди не любят, когда им говорят, что делать, даже если это для их же пользы. Да благословят их за это боги.

Холм Пникс возвышался высоко над долиной, в центре которой находилась агора. На его каменных широких ступенях могли сидеть и слушать ораторов тысячи людей. В обычные дни здесь присутствовали всего шесть или семь тысяч человек, голосов которых едва хватало для принятия новых законов или рассмотрения дел. Но в такие дни, как этот, собиралось более двадцати тысяч.

Новости из Лавриона привлекли на холм как горожан из всех районов Афин, так и людей из демов за пределами города. Афиняне даже в такой день оставались собой и, занятые разговорами или увлеченные торгом за какой-то товар или услугу, торопиться не спешили.

Группа общественных рабов, нанятых экклесией, приступила к процедуре, которая им явно нравилась: окунули в красную краску длинные веревки с петлями, чтобы загнать последних избирателей повыше на холм. В зависимости от массового настроения и оскорблений, адресованных им, они могли сделать так, чтобы избежать соприкосновения с веревками было трудно или легко. Испачкаться не хотел никто, поскольку краска навсегда оставляла отметины на любом предмете одежды и неделю держалась на коже. Эти красные полосы всегда вызывали смех и комментарии, помеченных бедолаг дразнили увальнями или тугодумами – на потеху другим, вообще не имеющим права голоса.