Расчистила она дорогу и для политической мобилизации масс. На Украине диссиденты 1960–1970-х, на чьих шеях только что разжалась рука карательных органов, немедленно ухватились за те возможности, что принесли с собой новые веяния. В июле 1988 года они основали Украинский Хельсинкский союз, первую открыто политическую независимую организацию за долгие десятилетия. Большинство членов — включая председателя Левка Лукьяненко, выпускника юрфака МГУ, который провел за решеткой и в ссылке четверть века, — входили в Украинскую Хельсинкскую группу. Украинские диссиденты организовали ее в ноябре 1976 года, спустя несколько месяцев после создания Московской Хельсинкской группы, с целью мониторинга соблюдения прав человека руководством СССР — обязательства, взятого им на себя при заключении летом 1975 года соглашений в столице Финляндии. Многие участники этого движения начинали в 1960-х марксистами, пытались возродить “ленинские нормы” национальной политики. Идеалам их юности положила конец волна арестов, что прошла по Украине после перевода в Москву Шелеста в 1972 году. Хельсинкская группа дала диссидентам новую идеологию — борьбу за права человека, в том числе и права наций, в измерении политическом и культурном.
Защита родной культуры, прежде всего языка, была одним из тех больных вопросов, что будоражили украинцев в первые годы перестройки. Первой по-настоящему массовой структурой, созданной на Украине, стало Общество украинского языка имени Тараса Шевченко. Возникло оно в 1989 году и за считаные месяцы разбухло до 150 тысяч человек. Интеллигенцию беспокоили угрозы фундаменту национального самосознания. В особенно трудное положение попал украинский язык. Согласно переписи 1989 года, украинцы составляли 73 % из 51 с лишним миллиона населения УССР, но если 88 % из них назвали украинский родным языком, то более половины признались, что в быту им удобнее русский. Причиной этого служила не в последнюю очередь урбанизация — переезд жителей села в города и обрусение. К 1980-м годам украинцы явно преобладали почти во всех крупных городах (редким исключением был Донецк, где русских было больше, чем украинцев), но на улице и в государственных учреждениях повсюду, кроме Львова, общались по-русски. Энтузиасты родной речи желали повернуть эту тенденцию вспять, взывая главным образом к тем украинцам, что редко говорили в быту на родном языке, но имели выраженную национальную идентичность и верили, что украиноязычными должны быть если не они, то их дети. Задача перед ними стояла не из простых.
В конце 1980-х годов Советский Союз порой называли страной с непредсказуемым будущим и непредсказуемым прошлым. Украинцы, как и другие народы СССР, пытались очистить минувшее от полувековых наслоений советской пропаганды и официальной истории. Возврат к истокам начался с реабилитации трудов Михайла Грушевского, изданных тиражом в несколько сот тысяч экземпляров. Перепечатывали также авторов эпохи “расстрелянного возрождения”, которые блистали в 1920-е годы и, как правило, не пережили Большого террора 1930-х. Как и в РСФСР, прорыв в обнародовании фактов сталинских преступлений тех времен стал заслугой не в последнюю очередь общества “Мемориал”. Украинские интеллигенты должны были рассказать и о том, чего другим республикам повезло более-менее избежать. Впервые после десятилетий полнейшего молчания заговорили о Голодоморе 1932–1933 годов. Совсем по-иному поставили вопрос о вооруженном сопротивлении режиму в 1940–1950-х годах, об истории ОУН и боевом пути УПА.
Голод пережили в центре и на востоке Украины, память об антисоветских повстанцах держалась на Западе. Тем не менее нашелся и такой исторический нарратив, что объединил всех, — славное казацкое прошлое. При вступлении Щербицкого в должность в 1972 году власти начали кампанию против так называемых казакофилов среди ученых и писателей. Интерес к этому периоду объявили признаком буржуазного национализма. Теперь, во время краха официальной историографии, казацкий миф пережил триумфальное возвращение на авансцену. Пропагандисты эпохи застоя не ошиблись — он и вправду шел рука об руку с идеями национализма.
Летом 1990 года украинские активисты (многие — жители Западной Украины) устроили массовое паломничество в Запорожскую и Днепропетровскую области, чтобы отметить там “пятисотлетие” запорожского казачества и пробудить украинскую идентичность. Эти события и вправду прогремели на юго-востоке, привлекли десятки тысяч участников, а главное — облегчили внедрение взгляда на историю, противоположного тому, что пока еще доминировал в весьма просоветской части республики. Власти, которые тогда восприняли празднества враждебно, на следующий год решили пустить популяризацию казацкого мифа себе на пользу и организовали собственные тематические мероприятия как на левом, так и на правом берегу Днепра. Ожидаемых дивидендов тем не менее они не получили. Репутация компартии стремительно шла ко дну.