Врата Европы. История Украины

Механизм переброски украинских кадров в Москву проработал 30 лет и заглох. Горбачев окружал себя новичками из российских областей — среди них был и Борис Ельцин, его будущий конкурент. В декабре 1986 года генсек нарушил заключенное при Хрущеве неформальное соглашение между центром и республиками: партийного вождя избирать из местных уроженцев и титульной нации. Он назначил в Алма-Ату вместо Динмухамеда Кунаева, неизменно преданного Леониду Ильичу, Геннадия Колбина. Тот, подобно Ельцину, сделал карьеру в Свердловской области, никогда не занимал должностей в Казахстане и явился туда варягом. В ответ студенты-казахи устроили массовые протесты с выраженным националистическим уклоном — впервые в послевоенной истории СССР.

Растущий раскол между центром и Украиной обнажила худшая в мировой истории технологическая катастрофа. Это был взрыв энергоблока на Чернобыльской АЭС, расположенной лишь в 100 километрах к северу от Киева. Идея строить атомные электростанции принадлежала украинским же ученым и экономистам. Шелест, который хотел обеспечить энергией промышленность, что росла как на дрожжах, проталкивал ее в 1960-х годах. В 1977 году, когда Чернобыльская АЭС дала первый ток, украинские писатели — включая Ивана Драча, одного из ведущих шестидесятников, — радовались тому, что их родина вступает в атомную эру. Драчу и другим патриотам Украины каждый новый реактор казался шагом к модернизации страны. Однако энтузиасты технического прогресса не заметили, что “украинскость” проекта была номинальной. Атомной стройкой управляли из Москвы, а большинство квалифицированных сотрудников и управленцев приехали в город атомщиков Припять из-за пределов УССР. Республика получала электроэнергию, но почти не контролировала саму станцию. Всеми без исключения АЭС и доброй половиной заводов и фабрик Украины руководили союзные министерства.

Когда в ночь на 26 апреля 1986 года четвертый реактор АЭС взорвался во время неудачного испытания турбины, начальство в Киеве вдруг осознало, как мало оно было способно влиять на судьбу Украины и даже собственное будущее. Кое-кого из чиновников пригласили в правительственную комиссию по расследованию и ликвидации последствий аварии. Но от них там ничего не зависело — им следовало выполнять приказы Москвы и ее представителей. Они организовали выселение 30-километровой зоны отчуждения, но им не позволили предупредить жителей республики о размахе катастрофы, об угрозе жизни и здоровью сограждан. Кто на самом деле правил Украиной, стало еще очевиднее утром 1 мая. Ветер, что несколько дней дул на северо-запад, переменился и понес радиоактивную пыль на столицу Украины. Ввиду такой опасности заражения города с двухмиллионным населением Кремль настойчиво убеждали отменить первомайскую демонстрацию — но не убедили.

Когда парторганизаторы выводили колонны студентов и рабочих в центр Киева, все заметили отсутствие на трибуне Щербицкого. Впервые за многие годы он опаздывал на такое мероприятие. Когда его лимузин наконец-то приехал на Крещатик, коллеги увидели, как расстроен был Владимир Васильевич. “Он сказал мне: положишь партбилет на стол, если запорешь парад”, — примерно так первый секретарь объяснил это подчиненным. Никто не спрашивал, кто “он”, — во всем Союзе только Горбачев мог бы угрожать Щербицкому исключением из партии. Несмотря на резкий скачок уровня радиации, Горбачев велел праздники в Киеве провести как обычно, показывая стране и миру, насколько незначительна авария и прочен его контроль над ситуацией. Руководство УССР знало, что это не так, но им пришлось выполнять приказ. Колонны прошли по Крещатику — разве что за два часа, а не четыре, как планировалось.

После взрыва и разрушения четвертого реактора Чернобыльской АЭС в атмосферу попали вещества суммарной радиоактивностью около пятидесяти миллионов кюри — в 400–500 раз больше, чем при бомбардировке Хиросимы. Только на Украине заражению подверглась территория, в полтора раза превосходящая Бельгию. Одна лишь зона отчуждения охватывает 2600 квадратных километров. В первые недели после катастрофы оттуда эвакуировали свыше 90 тысяч человек. Большинство попрощалось с домом навсегда. Город Припять, где жило около 50 тысяч строителей и работников электростанции, до сих пор безлюден — как новые Помпеи, где время застыло в первый год перестройки. Изображения Ленина и борцов за дело коммунизма, дифирамбы партии до сих пор красуются на стенах и зданиях Припяти.