Врата Мертвого Дома

Двенадцать тысяч рабов жили в Черепке, огромном руднике в тридцати лигах к северу от единственного на острове города и порта Досин-Пали. Кроме них и трёх сотен стражников тут поселились и местные: проститутки в борделях, служанки в таверне Булы и в игорных домах, работники, связавшие судьбу с малазанскими войсками, торговцы, наполнявшие Крысиную площадь в День отдыха, а также разношёрстное воинство изгнанников, бездомных и обездоленных, которые выбрали для жизни рудник, а не гнилостные переулки Досин-Пали.

— Рагу будет холодное, — проворчал Бенет, когда они подошли к таверне Булы.

Фелисин вытерла пот со лба.

— Хоть что-то холодное.

— Это ты ещё не привыкла к жаре. Через месяц-другой будешь дрожать по ночам, как и все остальные.

— По вечерам ещё чувствуется дневной зной. Мне холодно в полночь и предутренние часы, Бенет.

— Перебирайся ко мне, девочка. Я тебя согрею.

Бенет был готов погрузиться в один из своих неожиданных приступов дурного настроения. Фелисин ничего не сказала, понадеявшись, что он на время оставит эту тему.

— Думай хорошенько, от чего отказываешься, — прорычал Бенет.

— Була меня возьмёт к себе в постель, — сказала она. — Можешь посмотреть, а то даже присоединиться. Она нам наверняка разогреет еду. Даже вторую порцию даст.

— Она тебе в матери годится, — буркнул Бенет.

«А ты — в отцы». Но она уже услышала, как изменилось его дыхание.

— Она круглая, и мягкая, и тёплая, Бенет. Подумай.

Фелисин знала, что он подумает, и разговор о переезде не возобновится. По крайней мере, сегодня. Геборик ошибается. Бессмысленно думать про завтра. Только про следующий час, и следующий, и ещё. Выживай, Фелисин, и живи хорошо, если получится. Однажды ты окажешься лицом к лицу со своей сестрой, и тогда даже океана крови из её жил не хватит, придётся удовлетвориться просто всем их содержимым. Выживай, девочка, вот и всё. Борись за каждый час…

Фелисин взяла Бенета за руку, когда они подошли к таверне, и почувствовала, что его ладонь взмокла от пота, рождённого в воображении картиной, которую она ему посулила.

Однажды. Лицом к лицу, сестра.

…Геборик ещё не спал, сидел у очага, завернувшись в одеяло. Он поднял глаза на Фелисин, когда та забралась в комнату и закрыла за собой люк в полу. Она вытащила из сундука овчину и набросила на плечи.

— Неужели ты начала получать удовольствие от жизни, которую выбрала, девочка? В такие ночи я начинаю сомневаться.

— Я-то думала, тебе уже надоело осуждать меня, Геборик, — сказала Фелисин, снимая с крючка бурдюк с вином, и начала рыться в груде полых тыковок, пытаясь найти чистую. — Я так понимаю, Бодэн ещё не вернулся. Кажется, даже такая простая задача, как помыть посуду, ему не по силам. — Фелисин нашла чашку, которая сошла бы за чистую при не очень внимательном осмотре, и выдавила в неё вино.

— Для разнообразия могла бы попробовать просохнуть, — заметил Геборик. — Это ведь уже не первая ночь подряд, я полагаю.

— Не учи меня жить, старик.

Покрытый татуировками жрец вздохнул.

— Худ побери твою сестрицу, — пробормотал он. — Не захотела просто убить тебя. Превратила собственную четырнадцатилетнюю сестру в шлюху. Если Фэнер услышал мои молитвы, судьба Тавор превзойдёт её преступления.

Фелисин выпила половину чашки и посмотрела на Геборика затуманенными глазами.

— Я в прошлом месяце вошла в шестнадцатый год, — сказала она.

Его глаза вдруг показались ужасно старыми, затем Геборик отвёл взгляд и снова стал смотреть в огонь.

Фелисин снова наполнила чашу, а потом тоже подошла к очагу. Навоз в жаровне горел ровным бездымным пламенем. Возвышение, в котором был устроен очаг, было отполировано и наполнено водой. Огонь согревал воду для мытья и умывания, а само возвышение излучало довольно тепла, чтобы прогнать из комнаты ночной холод. Половицы укрывали обрывки досийского ковра и камышовые циновки. Всё строение было приподнято на сваях на пять футов над песком.

Усевшись на низенький деревянный табурет, Фелисин прижала промёрзшие ступни к тёплому камню.

— Я тебя видела сегодня у тележек, — слегка невнятно проговорила она. — Рядом шёл Ганнип с хлыстом.

Геборик заворчал.

— Это их весь день веселило. Ганнип говорил своим стражникам, что отгоняет мух.

— Он рассёк кожу?

— Да, но следы Фэнера хорошо меня лечат, ты же знаешь.

— Раны — да, но не боль… Я же вижу, Геборик.

Он покосился на Фелисин.

— Странно, что ты хоть что-нибудь видишь, девочка. Чем это от тебя пахнет? Дурхангом? Поосторожней с ним. Этот дым тебя уведёт в штольню потемнее и поглубже, чем даже в Глубокой шахте.

Фелисин протянула ему чёрный комочек размером с гальку.

— Я избавилась от своей боли, теперь твоя очередь.

Он покачал головой.