Врата Обелиска

Вайнин обычно не жадная, охотно делится, никогда не пропускает смену, потому всем наплевать, что она делает со своим товаром. Всякий переживает Зиму по-своему. И все же что-то снесло ей крышу. Пенти все хуже. Хьярка и несколько других кастримитов бросаются оттащить женщину от девочки, и ты говоришь себе – хорошо, что у Пенти достаточно самоконтроля, чтобы не заморозить всю эту клятую платформу, когда женщина заносит кулак.

кулак

как

ты видела следы кулака Джиджи, синяк с четырьмя параллельными полосами на животе и лице Уке

кулак

который

что

нет

Ты оказываешься внутри топаза и среди клеток женщины почти в одно и то же мгновение. Даже не думая. Твой разум падает, ныряет в идущий вверх поток желтого света, словно он здешний. Твои сэссапины сжимаются вокруг серебристых нитей, и ты свиваешь их вместе, ты часть и обелиска, и женщины, и ты не позволишь этому случиться, никогда, больше никогда, ты не могла остановить Джиджу, но…

– Больше ни единого ребенка, – шепчешь ты, и все твои товарищи с изумлением и растерянностью смотрят на тебя. Затем они перестают смотреть на тебя, поскольку женщина, готовая начать избиение, внезапно вскрикивает, и дети начинают вопить еще громче. Даже Пенти теперь орет, поскольку женщина над ней превращается в блестящий разноцветный камень. – Больше ни одного ребенка! – Ты сэссишь всех, кто рядом с тобой, – других членов совета, орущую пьянчужку, Пенти и ее девчонок, Хьярку и остальных, всех их. Всех в Кастриме. Они тянут нити твоих нервов, дергают и рвут, и они Джиджа. Ты фокусируешься на пьяной женщине, и почти инстинктивно побуждение душить, движение и жизнь уходят из нее и сменяются побочным продуктом магических реакций, этим материалом, который выглядит как камень. Материалом, убивающим Алебастра, отца твоего мертвого ребенка, БОЛЬШЕ НИ ОДНОГО РЖАВОГО РЕБЕНКА. Сколько столетий мир убивал детей-рогг, чтобы все остальные дети спали спокойно?

Все они – Джиджа, весь этот проклятый мир – Шаффа, Кастрима – это Тиримо, это Эпицентр. БОЛЬШЕ НИ ЕДИНОГО РЕБЕНКА, и ты вращаешься вместе с обелиском, направляя его силу, чтобы начать убивать всех, кто в пределах и за пределами твоего зрения. Но что-то рвет твою связь с обелиском. Внезапно тебе приходится сражаться за силу, которую он так охотно отдавал тебе прежде. Ты, не думая, скалишься, рычишь, не слыша себя, воешь, не слыша себя, стискиваешь кулаки и кричишь в своем разуме – НЕТ, Я НЕ ДАМ ЕМУ СНОВА ЭТО СДЕЛАТЬ, и видишь Шаффу, думая о Джидже.

Но сэссишь ты Алебастра.

Ощущаешь его в пылающих белых щупальцах, ударивших по твоей связи с обелиском. Это сила Алебастра столкнулась с твоей и… не победила. Он не затыкает тебя так, как, ты знаешь, он может. Или думала, что может. Он ослабел? Нет. Просто ты стала сильнее, чем прежде.

И внезапно значение этого хлещет сквозь бессознательный поток твоих воспоминаний и ужасов, в которых ты тонешь, возвращая тебя в ледяную, страшную реальность. Ты убила женщину магией. Ты была готова выжечь Кастриму магией. Ты сражалась с Алебастром магией – а Алебастр не может выдержать больше магии.

– О, Земля бесчувственный, – шепчешь ты. Ты тут же перестаешь сражаться. Алебастр разрушает твою связь с обелиском; он все еще более точен, чем ты. Но ты чувствуешь его слабость. Его угасающую силу.

Сначала ты даже не понимаешь, что бежишь. Да это и не назовешь бегством, поскольку магическое состязание и резкий разрыв связи с обелиском настолько выбивают тебя из колеи и ослабляют, что ты шатаешься от поручней к веревкам, как пьяная. Кто-то кричит тебе в ухо. Кто-то хватает тебя за плечо, и ты с рыком стряхиваешь чужую руку. Каким-то образом ты спускаешься вниз и не убиваешься насмерть. Ты не видишь, поскольку рыдаешь в голос, бормоча – нет, нет, нет. Ты понимаешь, что сделала, хотя отрицаешь это словами, телом и душой.

Затем ты в лазарете.

Ты в лазарете, смотришь на нелепо маленькую, но прекрасно сделанную каменную скульптуру. На сей раз ни цвета, ни полировки, просто тусклый коричневый песчаник. Она почти абстрактна – Человек в последний момент своей жизни. Иссечение духа. Никто. Обретенный и утраченный.

Или, возможно, тебе следует просто называть его Алебастром.

Пять тридцать утра.

* * *

В семь приходит Лерна, туда, где ты лежишь, свернувшись, на полу перед статуей Алебастра. Ты едва слышишь, как он садится рядом, и думаешь – зачем он пришел. Он понимает. Он должен был прийти прежде, чем ты снова сорвешься и убьешь и его.

– Юкка уговорила общину не убивать тебя, – говорит он. – Я рассказал им о твоем сыне. Все, э, согласились, что Вайнин могла-таки убить Пенти. Твоя чрезмерная реакция была… понятна. – Он замолкает. – Хорошо, что Юкка до того убила Каттера. Теперь они больше доверяют ей. Они знают, что она заступилась за тебя не только потому, что… – Он вздыхает, пожимает плечами. – Что сама такая.