Врата Обелиска

Разве что… разве что. Это какой-то зуд в ее сознании. Который усиливается до давления и перегорает в уверенность. Нэссун смотрит на отца, который тоже пялится на каменную реку. За месяцы после смерти Уке она научилась понимать Джиджу лучше, чем когда-либо, поскольку ее жизнь зависит от этого. Она понимает, что он хрупкий, несмотря на его внешнюю силу и невозмутимость. Эти трещины в нем новые, но опасные, как края тектонических плит: всегда живые, всегда нестабильные, и самого легкого толчка достаточно, чтобы выпустить на волю накопленную за эоны скрытую энергию и уничтожить все вокруг.

Но с землетрясениями легко управиться, если знаешь как.

Потому Нэссун говорит, пристально глядя на него:

– Это сделали орогены, папа.

Она догадывалась, что он напряжется, и так и выходит. Она догадывалась, что ему понадобится глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться, и он так и поступает. Он реагирует на одну мысль об орогенах так, как мама на красное вино – учащенным дыханием, дрожью рук и порой застывшими или слабыми коленями. Папа даже не мог в дом занести ничего винного цвета – но порой он забывал, и когда такое случалось, вразумить маму было невозможно. Тут ничего нельзя было поделать, только переждать, когда пройдет ее дрожь, учащенное дыхание и когда она перестанет ломать руки.

(Тереть руки. Нэссун не замечала различий, но Иссун терла конкретную руку. Та старая боль в костях.)

Как только Джиджа успокаивается, Нэссун добавляет:

– Я думаю, что только орогены могут взобраться по этому склону. – На самом деле она в этом уверена. Эти каменные колонны незаметно двигаются. Весь регион – это вулкан в чрезвычайно медленном извержении. Здесь он выталкивает наверх постоянный лавовый поток, который остывает годами и разделяется на эти длинные шестигранные колонны при застывании. Для орогена, даже необученного, было бы просто оттолкнуться от этого идущего вверх давления, ощутить на вкус это медленно уходящее тепло и поднять еще одну колонну. И подняться на ней на это плато. Многие из каменных лент перед ними бледнее, свежее, острее. Другие делали это не так давно.

Папа удивляет ее, резко кивая.

– Здесь… должны быть другие, вроде тебя. – Он не говорит ни слова на «о», ни слова на «р». Всегда лишь вроде тебя и такие, как ты. – Потому я и привел тебя сюда, милая.

– Это Антарктический Эпицентр? – Может, она ошибалась насчет его местоположения.

– Нет. – Его губы изгибаются. Линия раскола дрожит. – Лучше.

Впервые он говорит об этом. Он дышит не слишком учащенно и не смотрит на нее в упор так, как часто бывает, когда он пытается вспомнить, что она его дочь. Нэссун решает чуть испытать его, прощупать его пласты.

– Лучше?

– Лучше. – Он смотрит на нее, и впервые за то время, что ощущалось как вечность, он улыбается ей, как прежде. Так, как отец должен улыбаться дочери. – Они могут исцелить тебя, Нэссун. Так рассказывают.

Исцелить от чего? – чуть не спрашивает она. Затем инстинкт выживания толкает ее, и она прикусывает язык прежде, чем сказать глупость. В его глазах у нее лишь один недуг, только один яд, ради извлечения которого из жил его маленькой девочки он отправился бы пешком через полмира.

Исцеление. Исцеление. От орогении? Она едва понимает, что думать. Быть… другой, чем она сейчас? Нормальной? Разве это возможно?

Она так ошарашена, что забывает в этот момент смотреть на отца. Когда вспоминает, она вздрагивает, поскольку он смотрит на нее. Однако он удовлетворенно кивает, видя выражение ее лица. Ее удивление – то, что он хотел увидеть: это или, возможно, изумление, или радость. Но на неприятие или страх он отреагировал бы плохо.

– Как? – спрашивает она. Любопытство он может стерпеть.

– Не знаю. Но я прежде слышал об этом от путешественников. – Он всегда имеет в виду только одного человека, когда говорит таких, как ты, так и лишь одно прежде имеет смысл для них обоих. – Говорят, это место находится здесь последние пять или десять лет.

– А Эпицентр? – Она растерянно качает головой. Она-то думала, только там, если где вообще…

Лицо отца перекашивает.

– Дрессированный зверь на привязи все равно зверь. – Он снова поворачивается к склону из текучего камня. – Я хочу вернуть мою маленькую девочку.

Я никуда не уходила, думает Нэссун, но понимает, что лучше промолчать.

Перед ними нет ни единой тропинки, чтобы понять, куда идти, никаких признаков, что рядом кто-то есть. Возможно, часть этого – Зимние оборонительные сооружения; они видели несколько общин, которые защищали себя не только стенами, но с виду непреодолимыми препятствиями и маскировкой. Несомненно, жители этой общины знают какую-то тайную тропку на плато, но Нэссун и Джиджа не знают, и потому перед ними стоит задача, которую им придется решать. Также нет легкого пути и за подъемом – они могут его обойти, посмотреть, нет ли ступеней с другой стороны, но это займет несколько дней.