Врата Обелиска

Они пускаются в домыслы и споры на грани нарастающей паники. Поскольку ничего реального пока не планируется, ты сидишь, привалившись к стене комнаты заседаний Юкки. К стене кристалла. В котором вырезано ее жилище. К коре жеоды, в которой корни этого кристалла. Это не обелиск. Нет даже искры ощущения силы, исходящей от тех кристаллов в диспетчерской; разве что они в обелископодобном состоянии нереальности, и это единственное их сходство с реальными обелисками. Но ты также вспоминаешь то, о чем тебе давным-давно рассказывал Алебастр, в полдень гранатового цвета в приморской общине, которая сейчас представляет собой дымящиеся руины. Алебастр шепчет о тайных организациях, наблюдателях, о том, что везде небезопасно. Ты говоришь – кто-то может слушать нас сквозь стены? Сквозь сам камень? Когда-то ты думала, что то, что он делает, – настоящие чудеса.

А теперь ты девятиколечница, говорит Алебастр. Теперь ты знаешь, что эти чудеса всего лишь результат усилий, понимания и, может, всего лишь магия. Кастрима лежит в древних осадочных породах, пронизанных жилами давно мертвых лесов, превратившихся в рыхлый уголь, она тщательно уравновешена на пересечении древних почти заживших разрывов. Жеода, однако, уже достаточно долго втиснута между пластами, чтобы ее внешние слои сплавились с местными минералами. Это позволяет тебе легко распространить свое сознание за пределы Кастримы в тонкую, постепенно ослабевающую экструзию. Это не то же самое, что распространять свой торус; торус – твоя сила, ты сама. Это труднее. Однако ты можешь ощущать то, чего твоя сила не может, и…

– Эй, проснись. – Хьярка толкает тебя в плечо, и ты резко открываешь глаза и обжигаешь ее злым взглядом. Юкка стонет.

– Напомни мне, Хьяр, однажды рассказать тебе, что обычно случается с теми, кто вмешивается в орогению высокого уровня. То есть ты и сама можешь догадаться, но напомни, чтобы я описала все в кровавых подробностях, может, хоть так ты будешь осторожнее.

– Она просто сидела, – Хьярка садится с недовольным видом, – а вы все просто пялились на нее.

– Я пыталась слушать север, – резко говоришь ты. Они все смотрят на тебя как на чокнутую. Злой Земля, если бы тут был хоть еще один с эпицентровским образованием. Хотя в любом случае это понял бы только старший.

– Слушать… Землю? – решается Лерна. – Ты хочешь сказать, сэссить?

Как же трудно объяснять словами. Ты трешь глаза.

– Нет, именно слушать. Вибрации. Я хочу сказать, все звуки – вибрация, но… – Теперь выражение их лиц еще более растерянное. Тебе придется уточнить контекст. – Узловая сеть еще работает, – говоришь ты. – Алебастр был прав. Я могу сэссить ее, если попытаюсь, как некую зону спокойствия там, где остальные Экваториали бурлят катастрофой. Кто-то поддерживает узловиков живыми вокруг Реннаниса, так что…

– Значит, это и вправду они, – с тревогой говорит Каттер. – Какой-то экваториальный город решил присоединить нас.

– Экваториалы не присоединяют, – говорит Юкка. Челюсть ее напряжена, она смотрит на полоску кожи в руке. – Они – Старая Санзе или то, что от нее осталось. Когда Санзе в свое время что-то хотела, она просто брала это.

После напряженного молчания они снова начинают тихо паниковать. Слишком много слов. Ты вздыхаешь и трешь виски и хочешь, чтобы тебя оставили в покое, чтобы ты снова могла попытаться. Или…

Ты смаргиваешь. Или. Ты сэссишь нависающую потенциальность топаза, который дрейфует в небесах над верхней Кастримой, где был последние шесть месяцев, полускрытый пепельными облаками Злой Земля. Алебастр не просто сэссит полконтинента; для этого он использует шпинель. Ты даже не подумала об использовании обелиска для распространения своего охвата, а он делает это легко, как дышит.

– Пусть никто не прикасается ко мне, – негромко говоришь ты. – Не говорит со мной. – Даже не удостоверившись, что они поняли тебя, ты погружаешься в обелиск.

(Поскольку, ладно уж, часть тебя жаждет этого. Месяцами мечтала о падающей вверх воде и бурной силе. Ты лишь человек – вот что они говорят о таких, как ты. Приятно чувствовать себя могущественной.)