Врата скорби (Часть 3)

Тут уместно было бы поднять бокал за память г-на Кондома, изобретшего то, что потом начало называться его именем, заменив старое деликатное название «мужской щит». Только желающих не нашлось…

— А помнишь ту индианку? — поддел другой офицер, капитан — лейтенант Ганн

— Это же был мальчик…

— Да заткнись ты…

Тема была запретная. В Британском королевском флоте процветал гомосексуализм, сам Уинстон Спенсер Черчилль, будучи еще не Первым морским лордом, а острым на язык летописцем и военным корреспондентом изрек: британский военный флот — это ром, плеть и содомия. Это было и сейчас, только поддерживать разговоры на такие темы — не было принято. Хотя все знали даже адмиралов, сделавших первые шаги по карьерной лестнице исключительно благодаря своей смазливости.

— Господа, а как считаете, к чему такая срочная командировка? — лейтенант-коммандер Симмс умело перевел тему — вам не кажется, что что-то готовится…

— Давно пора…

— Да, эти русские давно заслуживают того, чтобы им вломили как следует. Еще немного — и у них будет не меньше авианосцев, чем у нас. Азиаты проклятые…

Русских почему то называли «азиаты», хотя азиатская часть страны была одним из наиболее свободных от человеческого населения и малоизученных мест мира, а жители Европейской России мало чем отличались от обычного европейца, и даже бород уже почти не носили.

— Хорошо, что не казаки — подколол Ганн

— А что, господа — сказал коммандер Пакенхэм — выпьем же за то время, когда и казаки станут подданными Его Величества…

— Виват, виват, виват!

Но кричали не все.

— Симмс, ты что-то хочешь сказать?

— Господа, зачем нам казаки? Вы же видели, какие это дикари. Это же прирожденные убийцы, их невозможно призвать к цивилизации…

— Ну, тех же масаев и матабелов мы призвали к цивилизации, верно? Да и гуркхи — вовсе не воспитанники воскресной школы.

— Ай, бросьте, господа — подключился капитан-лейтенант Нолидж — сколько сил и энергии мы тратим на перевоспитание этих дикарей. А результат? Одни восстания? Не проще ли загрузить в самолеты хлор и…

Ответить никто не успел — подошел вестовой, четко козырнул. Каждый капитан устанавливал свои правила на корабле: некоторые требовали сообщать им о мельчайших проблемах и в любое время, некоторые наоборот — считали, что пока капитана на мостике нет, дежурная смена должна решать свои проблемы сама, привлекая капитана лишь при крайней необходимости. Коммандер Пакенхэм относился к второй категории.

— Господин капитан, господин капитан-лейтенант Стоун просит вас подняться на мостик…

Значит, что-то серьезное. Пакенхэм встал, согреб горсть меди — играли по мелким ставкам, только чтобы интерес поддержать

— Прошу прощения, господа…

— Что там?

Капитан — лейтенант Стоун протянул подзорную трубу. Он был достаточно умен, чтобы вовремя уходить в тень — и Пакенхэм, ценя его за это, намеревался при следующем продвижении по службе взять его с собой. Его звание и должность уже обязывает иметь команду — преданных и компетентных людей, которых он будет продвигать с собой при собственном продвижении — а они ему будут платить преданностью и тихой и незаметной работой на тех постах, куда он их поставит…

— Два румба справа, сэр…

Коммандер отклонил трубу, расчехлил собственный бинокль. Этот бинокль с шлифованными вручную линзами — был в руках отца, когда они шли наперерез русской эскадре в Желтом море.

Впрочем, неладное можно было увидеть и без бинокля…

— Вот… черт.

На горизонте — виднелся дым. Не такой четкий, какой бывает из труб идущего полным боевым ходом корабля — а размытый, сероватый с черным. Такой бывает, когда судно горит…

Само судно было видно плохо — но явно, судно гражданское. Судя по надстройкам — сухогруз, относительно небольшого водоизмещения. Такие во множестве чапают в прямой видимости берега, редко отваживаясь на что-либо иное, нежели каботаж[4]. В отличие от более крупных судов — такими владеют всякие проходимцы, они экономят на всем, нанимают экипаж, состоящий из самых отвратительных забулдыг, которых можно найти в любом порту. Иногда даже не за деньги — а просто за кормежку. Такой корабль может перевозить все что угодно, в том числе и контрабанду и случиться на нем тоже можно всякое…

— Гражданское…

— Оно самое, сэр.

— Сигнал бедствия подавали?

— Радист говорит — не слышно ничего, сэр.

И тут — ничего удивительного. Сама судовая рация, равно как и радист — тоже стоят денег. Могли выйти в море и без них.

— Вот… черт.

— Темнеет, сэр…

Да, темнело. Солнце, словно напитавшись кровью и превратившись из ослепительно желтого в багровое — падало в воды за кормой. Где-то там был Гибралтар — а этим придуркам ночью точно конец. Если они даже не знают, как привлечь внимание, если попали в беду.

— Сэр!

Над терпящим бедствие судном вдалеке — взлетела одна маленькая, белая искорка. Взлетела — и канула вниз…

— Они подают сигнал. Кажется, увидели нас…

Черт бы их побрал. Конечно, приказ есть приказ, а этих придурков если и жаль, то мало — но все-таки морское братство есть морское братство.

— Право на борт два румба. Ход двадцать два узла.