Врата в бессознательное: Набоков плюс

Исследователи-фольклористы спорят: по мнению А. Н. Мартыновой, пожелание смерти выражено в колыбельных вполне определенно, почти всегда традиционными устойчивыми формулами и не может быть истолковано как иносказание [110]; М. Н. Мельников не соглашается: «В них нет даже императивной формы, характерной для заговорной лексики, не говоря уже о более тонких отличиях. Во многих песнях этой группы зримы игровое начало, юмористическая и даже сатирическая направленность» [92;24].

У обычного человека от этой неразберихи голова идет кругом: «Сочетание в колыбельной смерти и жизнерадостности поминок, успокоения (баюшки-баю) и угрозы, шутки и серьёзности — всё это просто не может не удивлять. Тут без серьёзных исследований не обойтись» [110].

Что же показало наше исследование?

Колыбельные (обычные), как и следовало ожидать, не так редко как весь остальной фольклор, в 1-ой, «социальной», позиции опирается на 1 семантическое поле — «сонное царство» и еще чаще прочих фольклорных жанров предпочитает поле 4 (ведь убаюкивание есть, своего рода, манипуляция). Если в этой позиции смертные колыбельные не отличаются от обычных в отношении предпочтения полей 3, 4, 3–4, то во 2-ой, «внутренней», позиции разница между этими родственными жанрами существенна: смертные колыбельные еще реже бывают во 2, «ответственном», поле, а 1 вообще избегают — в отличие от обычных колыбельных, зато в центральном поле хаоса 1, 2, 3, 4 они находятся не так редко, как обычные колыбельные и вообще весь фольклор.

А вот их внешнее сходство с садистскими стишками мнимое: в 1-ой, «социальной», позиции те чаще бывают в полях, связанных с 3-кой, а смертные колыбельные, наоборот, чаще опираются на остальные поля, «необманные». Разница особенно заметна во 2-ой, «внутренней», позиции: все садистские стишки опираются только на 2, «сознательное» поле, тогда как смертные колыбельные предпочитают другие поля. (Садистские стишки отличаются этим и от похожего жанра небылиц, предпочитающих все другие поля «внутренней» позиции 2-ому полю). В 1-ой, «социальной», позиции садистские стихи прямо-таки кричат слушателям: «Мы просто шутим, не бойтесь!», опираясь чаще всего на поля, связанные с 3-кой — игрой и обманом (в отличие от древних фольклорных жанров потешек, смертных колыбельных и всех небылиц, которые, напротив, стараются опираться на другие, «правдивые», поля).

Небылицы — правдивы? В каком смысле? Об этом поговорим в своем месте.

Первое, что бросается в глаза при взгляде на Таблицу № 11, — это то, что архаичный фольклор (№№ 1–7) не имеет самой высшей, 6, стадии субъектности в отличие от «рассудочного» архаичного фольклора (№№ 8,9) и тем более других групп жанров. По коэффициенту субъектности KS (доли высших стадий, т. е. опирающихся на семантические поля, связанные с 2-кой) пословицы и скороговорки (подгруппа 1б) ближе всего к классическим небылицам и потешкам, а выпадает из подгруппы 1а именно экзистенциальный, пограничный между жизнью и смертью жанр смертных колыбельных, показатель субъектности которых необычайно высок и идентичен аналогичному показателю садистских стишков из 2 группы, прозаических миниатюр И. С. Тургенева, прозы Д. Хармса, дневниковых записей и обычной (неполитической) информации в интернете из группы 3а.

Таким образом, смертные колыбельные резко отличаются от колыбельных обычных. Во время выбора варианта смертной колыбельной и в момент пропевания его происходит решение матерью очень важных вопросов, и ответственность и осознание здесь нужны больше, чем в развлекательно-развивающих фольклорных жанрах, ориентированных только на жизнь. Поэтому древнейший фольклорный жанр уподобляется более поздним авторским произведениям и специфическому, тоже связанному со смертью, фольклору последней трети XX века.

И неожиданный вопрос про центральное поле 1,2,3,4, свойственное именно жанру смертных колыбельных: не опираясь ли на вечность, мать принимает позитивное решение? Хаос чувств — на поверхности (для наблюдателя), предельная концентрация психики, измененное состояние сознания, экзистенциальное мироощущение — в глубине?

Пребывание в вечности как возможность, а не данность! Попытка спасительного прикосновения к горнему миру — выполняемое с душой, а не формально, привычное действие — молитва. Ибо кто же еще поможет несчастной матери, часто одной противостоящей социуму, призывающему смерть дитяти, как не Богородица-заступница?

После рождения прежде желанного семьей ребенка жизненные обстоятельства могли измениться в худшую сторону: забрали в армию по жребию мужа-кормильца, неурожай или стихийные бедствия, негативно отразились на достатке крестьянской семьи, заболевание матери или родившегося дитяти и т. п.

Вот и стал ребенок нежеланным для родни.