Врата в рай

— Похоже, все началось еще во время моего отпуска, — начала я. — По дороге домой я, спрятавшись ото всех в отеле в Далласе, посмотрела на видео один фильм. О нью-йоркских цыганах. Фильм назывался «Анжело, любовь моя». Они были такими жизнелюбивыми, эти цыгане. И чтобы они ни делали, все равно оставались очень естественными. Понимаешь, они воровали, мошенничали, лгали, но жили полной жизнью в своем закрытом сообществе, и жизнь, с их вековыми традициями, была такой целостной! И ужасно не хотелось, чтобы с ними хоть что-то случилось, чтобы они, не дай бог, стали частью общего стада.

— Как ты у себя в Клубе?

— Ну конечно, именно так я и должна была подумать.

Это их мир, а это — мой. Но все было немножко по-другому. Словно у них было то, чего никогда не было у меня. Словно той тайной жизни, нашей жизни, о которой я мечтала еще ребенком, и не было вовсе. Ты ведь знаешь, моя голова всегда была набита всякими фантазиями. И чувство отчаяния…

— Конечно-конечно…

— Ну да ладно. Это было в отеле. И мне вдруг ужасно захотелось обратно в Клуб. Я срочно должна была там укрыться. А потом фотография, снимок в личном деле Эллиота. Я хочу сказать, конечно, фотография не имела никакого отношения к фильму, но, когда я ее увидела, у меня будто что-то щелкнуло в голове…

— Продолжай.

— Понимаешь, я всегда считала, что на женщин, в отличие от мужчин, зрительные образы действуют не так сильно. Ну, это старый спор, но когда я увидела фото… Просто фото…

31. Лиза. «Смерть коммивояжера»

Уже начинало темнеть. Но мы все говорили и говорили.

Мы переходили из кафе в кафе: здесь выпивали по бокалу вина, там — по чашечке кофе. И теперь брели себе потихоньку назад в отель, а город сиял и горел в лучах заходящего солнца. Такое можно увидеть только в Новом Орлеане. Вполне вероятно, что и в Италии солнце не менее ослепительно, хотя не знаю, не знаю. Зачем думать о Венеции, если мы в Новом Орлеане? И действительно, здесь сейчас чудо как красиво: затейливые ограды старинных особняков, зеленовато-белесые ставни, поросший мхом красный плитняк под ногами.

Я выплескивала наружу все, что со мной произошло, в мельчайшим деталях описывала наши разговоры с Эллиотом, рассказывала о том, как мы танцевали, как ездили в Даллас. А еще о том, как занимались любовью, как решили купить здесь дом, о телевизионных программах, которые смотрели вместе, и о всех тех дурацких вещах, которые мы вытворяли.

Мартин шел обнимая меня за плечи одной рукой, перекинув через другую плащ, пиджак и джемпер: не выдержав здешней жары, он постепенно, слой за слоем, освобождался от темной одежды из Сан-Франциско, но ни разу не пожаловался. Он терпеливо выслушивал мою исповедь, только изредка перебивая меня, чтобы задать наводящий вопрос типа: «А какую музыку исполняли там, в «Марриотте»?» или «А какую игру «Воинов» показывали?» Но на черта мне было знать, какую там показывали игру?! А еще: «Какой отрывок из книги он читал тебе у бассейна?» или «Что ты чувствовала. когда он улыбался?»

Когда Мартин чувствовал, что воспоминания ранят мне душу, то останавливался и ласково меня успокаивал.

Но я уже начала иссякать — так измотали и измучили меня все эти разговоры. Наконец мы вернулись в отель и зашли в темный бар на первом этаже. Мы заказали наши обычные напитки: ему — белое вино, мне — бомбейский джин со льдом, а потом вышли во двор и сели за один из кованых металлических столиков. Во дворике не было ни души.

— Сама не понимаю, как я могла такое выкинуть, — говорила я. — Я лучше, чем кто бы то ни было, знаю, чем обусловлены все наши правила, поскольку сама их разрабатывала. Но и это еще не самое худшее. Самое худшее — другое. Если я вернусь туда и увижу, что он в полном порядке: переориентированный, интегрированный, ну не знаю, какую еще идиотскую терминологию здесь можно применить, то я этого точно не переживу. Нет, я не способна пройти через это снова. Что меня больше всего и пугает. Вот почему я не могу взять и вернуться назад, начать все с чистого листа, обсудить проблему с Ричардом и Скоттом, а это именно то, что они настоятельно советуют, и тем самым решить ее. Я знаю, что сойду с ума, стоит мне увидеть Эллиота или Клуб. Нет, тогда я наверняка свихнусь уже окончательно! Об этом не может быть и речи!

Тут я остановилась и посмотрела на Мартина. Он уютно устроился на кованом стуле, будто сидел дома в своем любимом кресле: правая рука задумчиво поглаживает нижнюю губу, сузившиеся глаза смотрят на меня с пониманием — казалось, он готов слушать меня вечно.