Врата в рай

Но тут мне в голову пришла странная мысль: а что, если Мартин прав и мы с Эллиотом сможем любить друг друга? А что, если то, что было хорошо с расчетом на один год, будет еще лучше с расчетом на десятилетия? Ради такого стоило умереть и воскреснуть обновленной! Но в этом-то и была загвоздка.

— Мартин, ты ведь знаешь, через что мне пришлось пройти! — продолжала упорствовать я.

— Ну как ты не понимаешь?! — рассердился Мартин. — Ведь то же самое можно сказать и об Эллиоте. Лиза, эта любовь зародилась в Клубе. Зародилась в укромном уголке твоей тайной жизни. Думаешь, с тобой могло случиться нечто подобное где-то еще? А как насчет Эллиота? Думаешь, с ним такое раньше случалось?

— Не знаю.

— Ну а я знаю. Эллиот любит тебя, прекрасно понимая, кто ты такая, и ты его тоже любишь, прекрасно понимая, что он собой представляет. Здесь вовсе не та ситуация, когда на одной чаше весов нормальная любовь, а на другой — экзотическая. У вас все наоборот, и об этом можно только мечтать: рядом любимый человек, от которого у тебя нет секретов.

Тут я остановила Мартина взмахом руки. Не так быстро! Я просто не поспеваю за ходом его мысли.

— Тогда отчего мне так трудно вернуться обратно? Какого черта я до смерти боюсь снова увидеть Клуб?

— Скажи, почему ты решила его увезти? — спросил Мартин.

Потому что там я не могла узнать его так хорошо, как здесь! Не умею смешивать два своих «я». Один Бог знает, как это удается другим! Скотту, например. Или Ричарду. Даже тебе. Ты можешь спать со своими любовниками, разговаривать с ними и спокойно переключаться с одного на другое…

— Но ведь все наши ритуалы для того и созданы, чтобы защитить тебя.

— Да! — вое кликнула я и сразу же замолчала. прижав руку к губам. Я сама от себя такого не ожидала, но на меня нахлынуло чувство обиды из-за того, что все так сложно, и одновременно будто снизошло озарение от этого простого «да». — У меня уже голова не работает, — пролепетала я дрожащим голосом, чувствуя, что вот-вот опять разрыдаюсь. В который раз. — Я не могу мыслить разумно, не могу поверить в то, что человек, прошедший, как и я, огонь, воду и медные трубы, способен полюбить!

В ответ Мартин не произнес ни слова, а только что-то промычал себе под нос.

Я стала судорожно рыться в сумочке в поисках носового платка и на секунду закрыла лицо рукой. Впервые за весь этот бесконечный день мне захотелось остаться одной.

— Понимаешь, у меня такое чувство, будто я поспешила сделать выбор, будто…

— Нов этом не было никакой необходимости… — начал Мартин, но остановился, не закончив фразы. Затем продолжил уже гораздо мягче: — Мне даже в голову не приходило, что тебя гложет чувство вины. Не знал, что тебе так плохо…

— Да нет же, — не сдавалась я. — Только не тогда, когда я в Клубе и выполняю свою работу. Тогда я вовсе не считаю себя плохой. Я верю в то, что делаю. Клуб — это воплощение в жизнь моей мечты. Клуб — это мое призвание.

Тут я остановилась, точно сама не ожидала. что смогу такое сказать. И все же это были те самые слова, которые я много лет произносила, обращаясь к другим, и которые постоянно звучали в моей голове. Клуб — это мой монастырь.

Но ведь все наши ритуалы для того и созданы, чтобы защитить тебя.

Невидящими глазами я долго вглядывалась в темноту, но потом повернулась к Мартину. Он сидел неподвижно, лицо его оставалось таким же спокойным и понимающим. Ему и сейчас явно не изменила его обычная жизнерадостность.

— Но, согласись, призвание требует и изрядной доли самоотречения! — произнес Мартин.

— Я об этом как-то не думала, — ответила я безразличным тоном, хотя в глубине души была польщена, даже очень польщена, и почему-то слегка взволнована.

— Может быть, дело в нравственной стороне вопроса? — поинтересовался он.

Я кивнула, но промолчала.

— А ведь все было задумано иначе, — продолжил Мартин. — Все совершалось во имя свободы и, как мы тысячу раз себе твердили, во имя любви!

Я покачала головой, снова сделав ему знак помолчать.

— События развиваются слишком стремительно, — сказал я. — Мне нужно время, чтобы подумать.

Хотя это, конечно, было неправдой. Теперь я уже была абсолютно не способна думать, находясь в одиночестве. Вот почему я вызвала Мартина. И чтобы дать ему это понять, я протянула руку и крепко сжала его ладонь. Причем так крепко, что ему, должно быть, стало больно, но он продолжал сидеть как ни в чем не бывало.