Врата в рай

Затем кто-то, схватив меня за волосы, заставил поднять голову: на меня в упор смотрели чьи-то темно-карие глаза. Довольно угрожающий взгляд, как и у всех у них, и я почувствовал, что это, должно быть, часть той сладостной муки, когда «местные кондитеры» могут против твоей воли сделать так, чтобы у тебя кровь кипела на медленном огне.

Но у этого был такой голос, от которого душа уходила в пятки.

— Ну да, ты у нас, конечно, самый умный! Что скажешь, Эллиот? — произнес он с холодным негодованием. — У тебя, наверное, еще полно козырей в рукаве.

«А рукава-то и нет!» — подумал я, не решившись открыть рот. Дела и так приняли скверный оборот, можно сказать, просто ужасный, и я ума не мог приложить, как получилось, что все пошло вразнос так быстро. На самом деле я сам от себя этого не ожидал.

Меня плотным кольцом окружили хэндлеры, точно я был опасным животным, а выставка-продажа рабов тем временем шла своим чередом под аккомпанемент гудящей толпы.

Невозможно описать словами это чувство стыда, это чувство безысходности. Я облажался, черт бы меня побрал, я запаниковал, и я проиграл.

Я попытался принять смиренный вид, так как знал: самое худшее, что я мог сделать, — это начать оправдываться.

— Да, такое с нами впервые, Эллиот, — заметил кареглазый парень. — Этот номер, что ты выкинул. Ты здорово отличился.

Хорошее лицо и раздражающе зычный голос. И такая мощная грудь, что его рубашка, казалось, вот-вот лопнет.

— Как думаешь, что с тобой сделает наставник, когда узнает о твоем упрямстве? — поинтересовался он.

Он помахал чем-то у меня перед носом. Это оказалось толстым фломастером. Похоже, я все же пробормотал что-то типа «черт» или «дерьмо».

— Ни звука! — пригрозил он. — Если не хочешь, чтобы тебе заткнули рот.

Я вдруг почувствовал, что в мою спину вдавливают фломастер, и услышал, как он вслух произносит то, что пишет: «Строптивый раб».

Потом меня рывком подняли. Но почему-то стоять оказалось еще хуже. Кто-то из хэндлеров наотмашь стеганул меня хлыстом. А потом на меня обрушился град ударов, так что я еле устоял на ногах.

— Глаза вниз, Эллиот! — приказал хэндлер. — Руки за голову.

Он прижат фломастер к моей груди, и я с трудом сдержатся, когда он, громко выговаривая слова по буквам, написал ту же фразу. Я сам не понимал, почему такая безобидная вещь оказалась столь мучительной для меня. И поднявшееся в душе чувство раскаяния снова не на шутку меня испугало.

— Почему бы не привязать его к столбу и не выпороть? — предложил кто-то. — Это хорошо вправит ему мозги. А потом можно и в зал вести.

«Ну что вы, ребята! Я просто новый мальчик на аукционной подставке!»

— Нет. Надо, чтобы он был в форме перед встречей с наставником, — ответит первый. — И пусть наставник сам решит, что с ним делать, — сказал он и, подняв мне подбородок кончиком фломастера, добавил: — И не вздумай выкинуть что-нибудь еще, Голубые Глазки. Ты даже представить себе не можешь, как ты попал!

Потом меня отпихнули в сторону со словами «Стой, где стоишь». Придя в себя, я оглянулся, чтобы украдкой посмотреть «на хороших мальчиков и девочек».

Рыжеволосый раб, демонстрируя должное смирение, как раз начал проход по подиуму под одобрительный свист толпы. А маленькая блондиночка смотрела на меня, как на героя. Черт!

И все же, что со мной было не так? Почему я затеял всю эту клоунаду? Я все делал правильно, пока не пришлось на них посмотреть, не пришлось им улыбаться.

А теперь я изгой в этой системе, в которую так стремился попасть. Я сражаюсь с ней, вместо того чтобы влиться в нее, как сражался с миром за пределами Клуба.

«Ты готов, Эллиот. Ты сможешь справиться со всем, что с тобой там произойдет. Но разве это то, что тебе действительно нужно?»

Да, черт возьми, Мартин! И этот мелкий сукин сын сделал понятия «дисциплина» и «унижение» даже более реальными для меня, чем я себе представлял.

6. Лиза. Бизнес и только

Когда я вошла в кабинет Ричарда, он сидел у окна и, сдвинув солнечные очки на макушку, наблюдал за рабами в саду.

Увидев меня, он тотчас же поднялся и, улыбнувшись, направился ко мне своей ленивой томной походкой. У него были густые рыжеватые волосы, глубоко посаженные глаза, кустистые брови и испещренное глубокими морщинами загорелое лицо, что характерно для всех техасцев. Из-за жаркого сухого климата морщины эти появляются у них уже в раннем возрасте и остаются на всю жизнь.

Всякий раз, как я смотрела на него, я вспоминала полученное им в Клубе прозвище: Волк.

— Лиза, дорогая! — воскликнул он. — Мы по тебе скучали. Даже не буду говорить, как сильно, чтобы не расстраивать. А ну, быстренько поцелуй меня!

В двадцать четыре года он стал самым молодым старшим администратором и наставником кандидатов за всю историю Клуба, а еще он был самым высоким среди инструкторов.

Мне, конечно, хотелось верить, что рост тут вовсе ни при чем, а все дело в его манере поведения, но при таких манерах, как у Ричарда, рост очень даже был при чем.