И все же странно, как мог оказаться такой фильм среди собрания классических «черных фильмов» с Богартом и такого глянцевого отстоя, как «Танец-вспышка». Я пошарил в мусорном ведре и достал упаковку от диска. Он был отправлен экспресс-почтой из видеомагазина в Далласе за пару дней до нашего отъезда. Странно. Как будто кто-то посмотрел этот фильм, и он так понравился, что этот кто-то, поддавшись душевному порыву, распорядился положить диск во все каюты яхты. Интересно, а кто-нибудь еще на борту посмотрел этот фильм?
Сквозь толстую переборку в каюту не проникало ни единого звука.
Я выспался на славу. По правде говоря, в основном я только и делал, что спал. Интересно, а может, они специально подсылали в нашу еду какое-нибудь лекарство. Хотя непохоже, так как, проснувшись, я чувствовал себя отлично. Иногда я просыпался посреди ночи с мыслью о том, что же я наделал. Меня везли в этот таинственный клуб, где я должен был пробыть два года, и, как бы я ни умолял, мне не позволят улизнуть.
И это еще не все. Самое главное — это то, что ждет меня там. Я вспомнил, что твердил Мартин Халифакс, мой хозяин, мой инструктор, мой тайный сексуальный наставник. А он не уставал повторять: два года — слишком длинный срок.
«Эллиот, отправляйся на шесть месяцев, даже на год. Ты не представляешь себе, что такое Клуб. Тебя не лишали свободы больше чем на пару недель. И то были небольшие поместья. Клуб же — масштабное заведение. И речь идет о двух годах».
Но я даже слушать его не желал. Я повторял снова и снова, что хочу затеряться, что устал от двухнедельных путешествий и экзотических уик-эндов. Я хочу утонуть там, залечь на дно так, чтобы потерять счет времени, забыть о том часе, когда мой срок истечет.
— Ну послушай же, Мартин! — говорил я. — Ты же отослал все бумаги. И они проверили меня, приняли меня. Если бы я был не готов, стали бы они меня принимать?
— Да, ты действительно готов, — грустно ответил он. — Ты все выдержишь. Все, через что тебе придется там пройти. Но разве это то, чего ты действительно хочешь?
— Мартин, я хочу, как говорится, броситься головой в омут. Именно это я и пытаюсь тебе втолковать.
Я практически усвоил все правила и установки. За услуги мне заплатят сто штук. И на два года я стану их собственностью, и они смогут делать со мной, что пожелают. Если нам платят так щедро, то сколько же они берут с «гостей», с тех, что будут нами пользоваться?
И вот теперь я на борту яхты и все пути назад отрезаны. Я слышал шум волн, но не видел моря и даже не мог почувствовать его соленый запах.
Однако, по правде говоря, я просто не мог дождаться, когда попаду туда. Я хотел быть там прямо сейчас. Я вставал посреди ночи и трогал дверь, чтобы проверить, заперт ли замок. И я уже не мог контролировать растущее во мне желание, которое взрывалось в сумбуре моих сладостных и одновременно болезненных снов.
Потом, конечно, меня мучило раскаяние, но ошибка была только в одном: кончать вот так, как юный католик, испачкав простыню во время ночной эрекции. И еще я того думал о Мартине, о том, как началась эта «тайная жизнь», как любил говорить Мартин и как говорил себе я.
Я слышал столько разговоров о некоем Доме, что, не выдержав, в конце концов вынудил кого-то мне все объяснить. И было так трудно заставить себя набрать этот номер и вместе с тем так легко в результате оказаться одним прекрасным летним вечером, в девять часов, у этого внушительного викторианского особняка. Я свернул на дорожку, обсаженную высоченными эвкалиптами, оставив за спиной уличный шум, и подошел к кованым железным воротам. («Подойди к двери подвального этажа».)
Забудь о дешевых шлюхах в черных корсетах и сапогах на шпильках («Ты плохой мальчик? Ты хочешь, чтобы тебя хорошенько выпороли?») или о бандюганах с детскими личиками и грубыми голосами. Это будет эксклюзивный садомазохистский тур, в котором ты получишь все по максимуму.
А сначала вполне обычный разговор в огромной комнате с темными панелями, крошечные лампочки не ярче свечей, освещающие картины и гобелены на стене. Восточные ширмы, темно-красные с золотом тканые шторы. Полированные двери с зеркалами вместо стекол и большое удобное кожаное вольтеровское кресло, мои ноги на пуфе и неясная фигура мужчины за письменным столом.
Мартин, мой будущий любовник, мой наставник, мой лечащий врач, мой проводник по своей святая святых. Высокий, темноволосый, с молодым голосом, но уже с сединой на висках — типичный пятидесятилетний университетский профессор у себя дома. И одет соответственно: коричневый джемпер с вырезом, воротник рубашки расстегнут. А еще блестящие пытливые глаза. Глаза, всегда распахнутые навстречу чудесам. На волосатой руке поблескивают старомодные золотые часы.
— Тебе не мешает запах трубочного табака?
— Наоборот, мне нравится.
«Балканское собрание», прекрасный сорт.
Я нервничал, сидя на стуле, и обшаривал глазами стены: старинные пейзажи, покрытые кракелюрами, крошечные эмалевые статуэтки на комоде красного дерева. Другой мир. Охапка темно-красных цветов в оловянной вазе рядом с мраморными часами.