Врата вечности

Это была последняя мысль в ее жизни. Филипп, целуя ее, открыл рот шире и вонзил свои клыки в яремную вену на шее эльфийки. Он почти захлебнулся хлынувшей фонтаном кровью. Но продолжал сжимать Алву в объятиях, чувствуя, как постепенно слабеет ее сопротивление. Сам рарог в это время жадно глотал ее теплую кровь. Когда Алва затихла, а кровь иссякла, весь его рот был окрашен в темно-красный цвет, а глаза довольно и сыто блестели.

Алва была мертва. Ее опустевшие глаза с немым удивлением смотрели на рарога. Филипп положил на них ладонь и закрыл веки.

— C’est la vie, — философски заметил рарог по-французски. — Либо ешь ты, либо едят тебя. Вот так-то, Алва.

Он вышел из каюты на палубу. Катер уже подходил к острову Эйлин-Мор. Стоявший у штурвала капитан Уолрик, услышав шаги рарога, оглянулся. В его глазах отразился ужас.

— У вас кровь на лице, — внезапно охрипшим голосом сказал он.

— А это не твое дело, — ухмыльнувшись, ответил Филипп. — Если, конечно, ты хочешь жить. Хочешь ведь?

Капитан Уолрик, не в силах произнести ни слова, только кивнул.

— Тогда слушай меня внимательно и не вздумай перебивать, — потребовал Филипп. — Когда мы пристанем к острову, ты сойдешь с катера и пойдешь на маяк. Там ты найдешь того, кто откликается на имя Фергюс. И скажешь ему, что Джеррик ждет его. А после этого ты все забудешь. Ты хорошо меня понял? Кивни, если так.

Капитан Уолрик снова кивнул, как марионетка, подчиняющаяся нитям в руках кукловода.

Вскоре катер ударился о причал, оставив в борту вмятину. Капитан Уолрик, не моргая, точно сомнамбула, пошел по тропинке, которая вела на вершину холма, к маяку. Тем временем Филипп вынес безжизненное тело Алвы на руках из каюты и, не сходя с катера, бросил его на причал. При падении голова эльфийки с громким стуком ударилась о доски.

— А это тебе привет от Джеррика, Фергюс, — ухмыльнулся он. — Извини, но дожидаться ответа я не стану.

После этого рарог завел мотор, и катер отошел от причала. Был штиль, олуши не поднимались с поверхности моря и даже не кричали, покачиваясь на волнах, которые расходились от катера. Филипп стоял у штурвала и весело насвистывал мелодию La Marseillaise. Вид у него был довольный.

Глава 16

— Африканские духи — это дикари, вылизывающие гениталии менструирующих коров, — злобно прокричал Джеррик, вскакивая с вольтеровского кресла, которое продолжало качаться, негодующе скрипя. — Разве мы, цивилизованные европейские духи, можем найти с ними общий язык?

Стоявшая перед ним гамадриада Дапн опустила глаза, чтобы не выдать своих чувств. И тихо, но упрямо промолвила:

— Джелани не такой.

Именно эта ее немногословная непокорность, которую она проявляла уже длительное время, довела Джеррика до бешенства. Уступив ее просьбам, кобольд принял гамадриаду в янтарной комнате. Он рассчитывал, что ему удастся убедить ее забыть о Джелани. Однако Дапн робко, но настойчиво протестовала. Сначала она умоляла, а затем потребовала сказать ей, что случилось с нгояма, которого она привела к Джеррику, выполняя его просьбу.

Но Джеррик не собирался говорить ей правду. Судьба нгояма была еще не решена. Он находился в одной из камер в подземелье, и выйти из нее мог только в одном случае — если он, Джеррик, получит ключ, открывающий врата в страну богов. А нет — тогда он так и сгниет в темнице. Джеррик не собирался выпускать африканского духа на свободу, приобретая могущественного кровожадного врага. Но никто не должен был знать об этом, и уж тем более гамадриада. С некоторого времени Джеррик начал подозревать, что она влюблена в Джелани. А женщина, он знал это, способна на любые безумные поступки ради своего возлюбленного. Она могла стать не менее опасным врагом ему, Джеррику, чем Джелани. Отправить же Дапн в темницу было намного труднее, чем нгояма. Все-таки она была членом Совета XIII, а не африканской дикаркой. За нее могли вступиться остальные члены Совета, всеобщей любимицей которых она, воплощение кротости, была.

Поэтому Джеррик находился сейчас в большом затруднении. Он испробовал все средства убеждения, включая лесть, убеждение и даже угрозы, но Дапн не поддалась, продолжая задавать один и тот же вопрос — где нгояма? Кобольд не привык, а, вернее, уже отвык от подобного неповиновения своей воле. И он чувствовал, что здравый смысл в нем начинает уступать слепому и безрассудному гневу.

— Уходи, Дапн, — прошипел кобольд, едва сдерживаясь. — И не попадайся мне на глаза, пока не образумишься. А о нгояма забудь, как он забыл о тебе. Я ничего не знаю о нем, а еще меньше о том, где он сейчас находится. Клянусь тебе! Может быть, он уже в своей Африке. Вернулся туда после того, как понял, что ему не быть членом Совета тринадцати. Я разочаровался в нем и не стал этого скрывать от него.

Джеррик лгал, и гамадриада понимала это. Но она не могла заставить кобольда говорить правду. От сознания собственного бессилия слезы выступили у нее на глазах.

— Тогда я поеду в Африку и буду искать Джелани там, — тихо, но твердо сказала она.