— Но я должен праздновать со всеми, Чок, — сказал Тимоти. Паучок крутнулся на своей серебряной нити, и Тимоти вдруг почувствовал себя одиноким. Да, он будет полировать деревянные ящики, носить поганки и пауков, развешивать креп... но когда праздник начнется, о нем забудут. Чем меньше будут видеть сына-урода, чем меньше будут говорить о нем, тем лучше.
Через дом пробежала Лаура.
— Ночь Семьи! — весело кричала она, и ее шаги звучали со всех сторон разом. — Ночь Семьи!
Тимоти снова прошел мимо комнаты Сеси — та тихо спала. Сеси спускалась из своей комнаты не чаще раза в месяц, а остальное время проводила в постели. Красавица Сеси. Тимоти хотелось спросить — где ты сейчас, Сеси? И в
Элен сидела за столом, разбирая всевозможные волосы — белые, рыжие, черные — и маленькие серпики ногтей. Она работала маникюршей в салоне красоты в Меллин-Вилидж в пятнадцати милях отсюда. В углу стоял крепкий ящик черного дерева с ее именем.
— Пошел вон, — проговорила Элен, даже не поднимая глаз. — Я не могу работать, пока ты на меня пялишься.
— Да ведь Хэллоуин же, Элен. Ты подумай только! — сказал мальчик, пытаясь говорить дружелюбно.
— Хм! — Она бросила несколько обрезков ногтей в белый пакетик и надписала его. — Да разве для тебя это что-то значит? Разве ты знаешь что-нибудь об этом? Ты же там просто перепугаешься до смерти! Отправляйся к себе в кроватку, малыш.
Щеки мальчика вспыхнули.
— Я должен помочь полировать... накрывать на стол...
— Если сейчас же не уйдешь — завтра обнаружишь в своей постели дюжину живых устриц, — спокойно пообещала Элен. — Так что спокойной ночи, Тимоти.
Горя обидой, Тимоти сбежал по лестнице вниз — и с разбегу врезался в Лауру.
— Смотри куда идешь! — прошипела она сквозь зубы и исчезла.
Тимоти подбежал к открытой двери подвала, вдохнул струю густо пахнущего землей воздуха.
— Папа?
— Опаздываешь! — крикнул снизу отец. — Бегом сюда, не то мы не закончим к их появлению!
Тимоти секунду задержался на пороге, слушая тысячи звуков дома. Приходили и уходили братья, точно поезда на вокзале. Они говорили, спорили о чем-то. Стóит постоять на одном месте подольше, и их бледные руки пронесут мимо тебя все, что есть в доме. Вот Леонард со своим черным докторским саквояжем; вот Самуэль с большой черной книгой под мышкой несет еще рулон крепа; вот Бион опять, в который уже раз, несет из машины очередные банки.
Папа на секунду оторвался от полировки — сунул сыну тряпку и, нахмурясь, постучал пальцем по черному дереву.
— Давай-ка, соня, быстренько заканчивай с этим, и перейдем к следующему.
Натирая дерево воском, Тимоти заглянул внутрь.
— Дядя Эйнар большой, правда, папа?
— Угу.
— А сколько в нем росту?
— Посмотри на ящик, увидишь.
— Я просто спросил. Семь футов?
— Много болтаешь.
Около девяти Тимоти вышел из дома в октябрьскую ночь. Два часа он бродил по полям, собирая поганки и пауков. Дул ветер — то теплый, то холодный. Его сердце вновь забилось от волнения. Сколько, сказала мама, будет в гостях родственников? Семьдесят? Сто?
Он прошел мимо спящей фермы.
— Знали бы вы, какой у нас сегодня праздник, — сказал он мягко светящимся окнам. Он поднялся на холм и посмотрел на засыпающий городок в нескольких милях отсюда. Виднелся белеющий циферблат часов над мэрией. В городке тоже ничего не знали.
Тимоти принес домой множество банок с поганками и пауками.
В маленькой часовне в подвале отслужили короткую службу. Все было как обычно: папа читал черные заклинания, прекрасные мамины руки, точно вырезанные из слоновой кости, творили оборотные знамения, а все дети стояли перед алтарем — кроме Сеси, которая лежала в постели наверху. Но Сеси тоже была здесь — можно было заметить ее в глазах то Биона, то Самуэля, то в маминых... а вот она в тебе, раз — и исчезла.
Тимоти горячо молился Черному Повелителю, чувствуя, как все в нем сжимается от волнения.
Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне вырасти, и пусть я буду такой же, как мои сестры и братья. Я не хочу быть другим. Если бы я умел вкладывать волосы в восковые фигурки, как Элен, или заставлять людей влюбляться в себя, как Лаура, или читать странные книги, как Сэм, или иметь уважаемую работу — как Леонард и Бион. Или даже, может, завести семью, как мама с папой...
В полночь на дом навалилась гроза. Ослепительными белыми стрелами вонзались в землю молнии. Слышно было, как приближается, осторожно нащупывая дорогу, торнадо, и его воронка жадно вгрызается в сырую землю. А потом парадная дверь наполовину слетела с петель, распахнулась и криво повисла — и вошли дедушка с бабушкой, только что из Старого Света!