«Вратарь, не суйся за штрафную!». Футбол в культуре и истории Восточной Европы

В году 1982-м, июля четвертого дня,
в Барселоне, на стадионе «Камп Ноу»,
в одной четвертой финала ЧМ[193]

, в группе А,незадолго до окончания последнего матча,
а если быть точным —  на 90-й минуте,
хавбек —  левый крайний —  Влодзимеж Смолярек[194]
получает мяч в центре поля…
Он обводит Тенгиза Сулаквелидзе[195], и вот
у него возникает возможность
сделать рывок вперед,
к воротами непревзойденного
советского вратаря Рината Дасаева[196].
Путь ему попытается преградить Дараселия[197],
а с другой стороны к атаке уже подключается Збигнев Бонек[198].
Счет 0:0, при таком результате
сборная Польши попадает в четверку лучших —
проходит в полуфинал, вышибая июля четвертого дня
СССР с ЧМ-82!
Но тут Влодзимеж Смолярек
делает нечто на удивление странное:
вместо того, чтоб рвануться к воротам,
он —  по дуге —  мчит к угловому флагу,
прикрывая мяч корпусом
от советских защитников,
похищая у них оставшиеся секунды матча.
Затем к нему подключается Бонек и из-под ног трех противников
забирает мяч, а когда обводит четвертого,
разъяренный и огорошенный Сергей Балтача[199] сбивает его…
Желтая карточка, свободный удар, стремительный бег секунд.

Ну а мы, довольно посмеиваясь, наблюдаем за трюком,

который Смолярек, кстати, уже проделал
пару минут назад, когда,
получив мяч после свободного, увел его в угол,
и они с подоспевшим Анджеем Бунцолем[200] мудохались с ним,
пока не свалились на землю в одной куче с двумя игроками противника.

Словом, мы потешаемся —  оно и понятно,

ведь, разыгранная повторно, сцена приобретает
комические черты,
мы веселимся,
мой отец, его друг —  агроном с окладистой бородой
и я, двенадцатилетний пацан,
у мерцающего экрана
черно-белого «Ориона»,
и при этом отчетливо понимаем роль умышленного бездействия
при определенных, неблагоприятных, исторических обстоятельствах,
понимаем, что значит сопротивление недеянием,
когда нет нужды кровь из носа стремиться к цели,
а достаточно разрешить вещам просто свершаться.

Прошло тридцать с лишним лет,

и агроном с окладистой бородой —
с тех пор почтенный профессор университета —
как-то спросил меня: а чего это я пишу
все про каких-то поэтов да романистов,
про этот сомнительный люд, приторговывающий бессмертием,
почему не пишу, ну, к примеру сказать, о нем,
авторе целой дюжины монографий.
Ну хорошо, я исправлюсь —

и создам вот такой экфрасис:

Постамент из бетона, простой, высотою с метр,

клином выхваченный из пространства,
бронзовый угловой флажок
и бронзовые же, чуть больше натуральной величины,
фигуры Смолярека, Бонека и тех троих из советской сборной.
Бонек прикрыл собой мяч,
а в паре шагов, упираясь руками в колени,
следит за происходящим Смолярек.
По сторонам постамента —  пышный богатый фриз
в стиле церковной деревянной скульптуры XIV столетия,
с расписанными сочными красками маленькими фигурками:
работяги, военные,
покойники и милиционеры,
пионеры и сутенеры,
кассирши и ризничие,
стукачи, целый взвод епископов,
дальнобойщики, философы, циркачи,
рабочие сцены, торговки рыбой,
восторженные пацаны и измученные учительницы истории,
и мы среди них: мой отец,
его друг —  агроном с окладистой бородой
и я, двенадцатилетний,
освещенные синим мерцающим светом,
с затаенным дыханием наблюдающие
за кратким, как вспышка, актом светского утешения,
явленным в Барселоне, на стадионе «Камп Ноу»,
в году 1982-м, июля четвертого дня.

Перевод с венгерского Вячеслава Середы