Враждебный портной

– Найдутся люди, – уверенно пообещала Надя. – Каждому овощу свой час.

– А сверчку – свой шесток. Время собирать камни, – развил народно-библейскую тему Каргин, – и… разбрасывать овощи.

– Ну-ну. – Покачав головой, Надя вышла из кабинета.

– Где Палыч? – выждав пару минут, выскочил в приемную Каргин. – Я отъеду… по делам.

– А как же совещание? – ахнула секретарша.

– К президенту, – приложил палец к губам Каргин. – Одна нога там, другая…

– На кресле? – прошептала секретарша.

– Ты… Я быстро! – направился к лифту Каргин.

Палыч лихо подкатил к подъезду, едва только он вышел на набережную из стеклянных дверей. Подняв глаза на этаж «Главодежды», Каргин увидел ряд разноцветных (молодые компьютерщицы красили волосы в неожиданные цвета) женских голов, как подсолнухи к солнцу, повернутых в его сторону. Только подсолнухи обычно смотрят вверх, а головы смотрели вниз.

Он приосанился, ощутил себя вождем племени, выходящим из пещеры на бой с мамонтом. Женское внимание грело тщеславие, хотя Каргин знал, как капризен, ненадежен и неверен этот огонь. Но едва ли в мире существовал мужчина, им не опаленный. А что произойдет, если они все станут как Надя, вдруг подумал он, если у всех у них…

Ответить на этот вопрос было так же трудно, как и на вопрос, есть ли жизнь после смерти. Садясь в машину, Каргин посмотрел на Москву-реку, Ему показалось, что ее свинцовую поверхность режут сотни острых плавников. В принципе, подумал он, между сухопутным деторождением и метанием икры нет большой разницы, если только размножающимся особям не надо будет лезть, как лососям, в одну реку. И еще он некстати вспомнил, что лососи мечут икру единственный раз в жизни, а потом погибают. Наверное, в этом заключалась высшая демографическая справедливость.

– В Каланчевский тупик, – сказал Каргин.

– К Нелли Николаевне? – уточнил Палыч, хотя мог бы этого не делать. Кроме магазина «Одежда», в Каланчевском тупике (во всяком случае, для Каргина) ничего представляющего интерес не наблюдалось.

– По твою душу, – вздохнул Каргин.

– Это как? – нахмурился, шевельнул усами Палыч. Как любой пожилой и солидный человек, он не любил неожиданностей.

– Вышло распоряжение, – объяснил Каргин, – с первого июля для водителей персональных автомобилей государственных служащих вводится униформа: фуражка с золотой кокардой, ливрея с галунами, перчатки и… белый шарф.

– Давно пора, – кивнул, подрезая не по чину разогнавшуюся маршрутку, Палыч, – а то в чем мне на яму, на мойку? Белый шарф – самое оно!

Доехали на удивление быстро. От Нового Арбата Палыч гнал по резервной полосе. Возле наряда ДПС за мостом на островке безопасности выстроилась вереница внедорожников с повторяющимися цифрами в номерах. Молодые и пожилые кавказского вида люди что-то недовольно бубнили в мобильные телефоны. Но Палычу майор только устало махнул полосатым жезлом. Неужели и они, проводил взглядом милиционеров Каргин, знают, что мне звонил президент? В России, подумал он, информация распространяется со скоростью мысли… президента. А раньше – великого князя, царя, императора, генерального секретаря ЦК КПСС.

Неведомая, но необоримая сила влекла его (как лосося на нерест?) к манекену в витрине магазина «Одежда». Магазин был храмом. Манекен – богом. Каргин – просителем. Не очень было понятно, кто в этой цепочке является жрецом. Каргин склонялся к мысли, что это видоизменившаяся Надя. Он понял, что люди во все времена обращаются к богу (богам), когда чувствуют подвох. Особенно когда перед ними, как у него после разговора с президентом, открываются новые горизонты и – одновременно – закрадывается подозрение, что эти горизонты – ложные. Ибо жизнь человека «от зловонной пеленки до савана смердящего», как полагали ветхозаветные пророки, есть ложь. А она, как и все на свете, бывает «прирученная» и «дикая». С «прирученной» ложью человек, как Каргин с «Главодеждой», постепенно сливается воедино. «Дикая» же – «Новид» – пугает его, как незнакомое чучело ворону на кукурузном поле.

Чья-то могучая, но невидимая рука ввинчивала Каргина, подобно шурупу-саморезу, в конструкцию, смысла и назначения которой он не понимал.