«Да ну что ты, – махнула рукой Ираида Порфирьевна, – социальный работник. Того Жорку в середине девяностых застрелил в Ереване в ресторане охранник президента Армении. Он заявился туда с какой-то нашей бабой из правительственной делегации, а Жорка – он был хозяином ресторана – узнал эту бабу, подсел к ним за стол. То ли она не вернула ему долг, то ли у них была незавершенная любовь. В общем, этот охранник, даже не охранник, – уточнила Ираида Порфирьевна, – а чуть ли не начальник всей службы безопасности застрелил его прямо за столом. Пуля перебила шейную артерию, фонтан крови достал до потолка. Читал роман „Моби Дик“? Жорка погиб, выпустив в воздух кровавый фонтан, как сраженный гарпуном кашалот».
«Откуда тебе известны такие подробности?» – покосился на мать Каргин.
Он всегда знал, что у Жорки мало шансов дожить до ста лет, но хотел верить в
«В отличие от тебя, – строго посмотрела на сына Ираида Порфирьевна, – я слежу за новостями, слушаю радио… Во всяком случае, раньше слушала. – Она не стала уточнять, какое именно радио. Но вряд ли это был музейный, вполне возможно, с присохшей (вместо гуано) томатной пастой „Telefunken“. – Отец тоже переживал, когда узнал, – продолжила Ираида Порфирьевна, – он сказал, что Жорка, конечно, был бандит, но бандит широкий, с юмором и с душой… Охранника потом уволили, но не посадили, якобы он застрелил Жорку в целях самообороны».
«Но как приемник попал к тебе? Откуда взялся этот армянин?»
«Зиновий Карлович отписал в завещании, что дочь сможет распоряжаться остатками средств с его счета только после того, как приемник будет передан мне. А если бы я к тому времени умерла, он бы достался тебе. Армянин сказал, что с него взяли пошлины на трех таможнях, что он никогда бы не поволок приемник, если бы Зиновий Карлович не предусмотрел в завещании оплату этого путешествия и премию ему… Странно, – добавила после паузы Ираида Порфирьевна, – почему-то он запретил армянину лететь через Германию. Неужели немцы могли покуситься на эту рухлядь? Наверное, – задумчиво посмотрела в окно на хамскую, матерно шевелящую губами рожу, притиснувшуюся к ним впритык в битом „мерседесе“, – Зиновий Карлович сошел с ума. Зачем он вообще забрал этот приемник из нашего курятника в Мамедкули в Америку?»
«Он нам уже не скажет. – Каргин с удовольствием отследил мастерский на предельно ограниченном пространстве маневр Палыча. Тот, как опытный пастух обнаглевшего барана, перегнал матерящуюся рожу в параллельный ряд – прямо под черный адский выхлоп закопченного, груженного бетонными блоками КамАЗа. – Ты включала приемник?»
«Нет, конечно, – удивленно ответила Ираида Порфирьевна. – Армянин предупредил, что это бесполезно. Зиновий Карлович включал его каждый вечер в течение многих лет, но без толку».
«Зачем же он его включал?»
«Люди сходят с ума по-разному, – вздохнула Ираида Порфирьевна. – Но каким бы причудливым ни казался так называемый
«Это тоже сказал армянин?» – перебил мать Каргин.
«Ему пришлось в Америке переквалифицироваться в социального работника, – не стала отпираться Ираида Порфирьевна, – в СССР он был врачом-психиатром, между прочим, кандидатом наук!»
У Каргина закралось ужасное подозрение, что не просто так отправилась она с
«Я понял, – сказал он, – потаенной – отправной – точкой безумия у Зиновия Карловича был довоенный приемник „Telefunken“, который он по какой-то причине всюду возил за собой и с которым не расставался до самой смерти».
Другой же, подумал Каргин, потаенной точкой безумия вполне могут быть
«Он, например, говорил армянину, что в шестьдесят четвертом году услышал по этому приемнику, что Советский Союз развалится в девяносто первом…»
«Как он мог это услышать? – разозлился Каргин. – Где? В курятнике?»
«Они слушали приемник с папой. Когда папа был рядом, приемник включался, и… что-то такое они иногда слышали».
«Ты проверяла вещи после визита армянина? – спросил Каргин. – Все на месте?»
«Интересно, – с презрением посмотрела на него Ираида Порфирьевна, – существует на свете хоть один человек, которого бы ты не подозревал в воровстве и… – брезгливо скривила губы, – распутстве?»