Времена года. Ich will (Однажды в Гейдельберге) (СИ)

Тони от гнева и обиды был на грани того, чтоб отключить связь. Даже простые слова сестры вызывали в нем бурю эмоций. Она не говорила ничего плохого пока, но от родственников он ждал только ударов. Кто знает, может его сестре было плевать на его счастье. Но он почему-то дергался, и ему казалось, что ей не все равно и что она именно хочет сказать гадость, унизить его или обидеть и пишет ему только за этим.

— Мы с матерью хотим продать квартиру. И не можем этого сделать без тебя.

Что ж, ответ был вполне нейтральным. Похоже, его счастье ее интересовало мало. Они с матерью просто не могли переступить через него. Оставалась последняя связь с родиной — его доля квартиры.

— Хорошо, мы приедем с мужем.

— Что, сам не можешь приехать, — ухмыльнулась сестра, — примерная женушка?

Тони побледнел. Его все-таки продолжали оскорблять и унижать. Походя, просто по привычке. Да, он нуждался в поддержке Алекса — видеть родственников и общаться с ними ему было очень тяжело. После всех лет унижений и оскорблений спокойно он относиться к ним не мог. Конечно же, сестра не преминула пнуть его.

— Не могу. Вы чуть не отобрали мою жизнь. По глупости или по злобе своей, не знаю, — ответил он. — Вам насрать, а мне вот оказалось не все равно. Я жить хочу. И буду, несмотря на все ваши гадости. В том, чтоб быть любящим супругом, нет ничего плохого. Хоть мужем, хоть женой. Может, если б ты это понимала, то и твоя семейная жизнь была бы более успешной.

Он заметил, что сестра непроизвольно дернулась от его ответного укола. А он… Кажется, наконец был уже не только мстительно рад, но и огорчен. Научиться любить им с сестрой было не у кого. И то, что смог сделать он, она не смогла.

***

В конце осени, когда стало возможным в связи с праздниками в Германии съездить в Украину на несколько дней, они вошли в квартиру, в которой когда-то жил Тони.

— Я забираю свою долю от продажи квартиры, — сказал он матери и сестре. — Иначе не подпишу документ.

Те обалдели. Но квартира была приватизированной. И часть собственности действительно принадлежала Тони.

— А… А как же мы с мамой? — спросила сестра.

— Это ваши проблемы, — отрезал Тони. — Хватит мне нервы трепать. Вы меня чуть до самоубийства не довели, а потом жили много лет, используя мою часть. Думали, подпишу бумаги и все вам отдам? Шлюшка, тряпка и примерная женушка?

Алекс все это слушал молча. Он поехал с Тони, чтоб, конечно же, поддержать любимого и чтоб тому не приходилось опять все в одиночку выдерживать, не считаясь с тем, есть у него силы на это или нет.

В отличие от его родителей, любивших сына и принявших и полюбивших зятя, родные Тони не любили его. Да и друг друга тоже. Может, они просто не умели этого делать, кто знает. На Алекса они смотрели с откровенной завистью. Для них он был избалованным сынком богатых родителей, получившим очень многое в этой жизни, чего не было у них, а теперь еще и отбирающим вместе с мужем почти последнее. Но Тони был непреклонен. После разговора с сестрой он рассказал Алексу о квартире и признал, что забирает свою часть в качестве мести и наказания, в том числе и за доведение его до самоубийства. А по глупости, неумению или по злому умыслу они это делали — ему уже было все равно.

«Незнание законов не освобождает от ответственности. Если такие вещи оставлять безнаказанными, люди так никогда и не задумаются над своим поведением. А это все, что я могу сделать и повлиять хоть как-то на ситуацию», — сказал он.

Впрочем, Алекс очень сомневался, что они задумаются в принципе.

***

Выйдя из квартиры, в которой когда-то жил Тони, они пошли через парк к дому родителей Алекса. Ирина предложила им пожить у них, чтоб парням на гостиницу не тратиться. Тони со скрипом согласился. Долго сопротивлялся и говорил, что не хотел бы смущать и стеснять их своим присутствием, на что Ирина ответила, что как-нибудь они с Владиславом это переживут.

В старой комнате Алекса была тесная кровать, но в гостиной Алекс спать отказался, мотивируя тем, что ему, видите ли, диван не нравится. Тони подозревал, что Алекс хочет просто поспать в своей старой комнате, и согласился и на это.

— Лешик… Не могу, напиться хочу… — признался мужу Тони.

— Ти! Тебе вредно! У тебя сердце!

— Я как с Украины уехал, пить перестал. А теперь еще и работу потерять боюсь, — вздохнул Тони. — Раньше жил как божий одуванчик, все равно было, что да как будет. Гражданство получил, все дурацкие требования выполнил, хоть и не надо было мне тогда столько той же квартиры, и ладно. А сейчас мне не все равно, сейчас мне есть, что терять.

— Я тоже боюсь, что потеряю тебя, не только ты один волнуешься о других.

— Я же был у врача недавно.

— Ага, после того, как я тебя за шкирку туда приволок.

— Ну… Но все в порядке! Я даже сам удивился.

— Я тоже так раньше жил, — мрачно сказал Алекс. — А теперь вот тебя по врачам таскаю.

— Тратишь на меня свою молодость…

Алекс аж остановился. Он уже не первый раз это слышал, и подобное его изрядно злило. Еще Тони любил проехаться по поводу внешних данных Алекса, которые тот тоже ему якобы «отдавал».