Времена и нравы. Проза писателей провинции Гуандун

Не знаю почему, но я вдруг стал относиться к нему спокойно. Странно, но при первой встрече я был настолько напуган, что не мог и слова произнести. Сейчас же я не чувствовал никакой опасности – почему же? Из-за того ли, что мои неудачи были разоблачены, или из-за того, что его могущество постоянно получает подтверждение в реальности? Или, может, я по своей натуре трус и начинаю заискивать перед знатными и влиятельными людьми? И откуда у меня, полного неудачника и потерявшего надежду человека, такие мысли?

Мы посидели в беседке, выпили по стакану апельсинового сока, а потом пошли к реке рыбачить. На реке Цинмахэ было тихо, и лишь изредка можно было увидеть одну-две груженые черные лодочки. Дашань сказал:

– Скоро здесь запретят судоходство, здесь будет заповедная зона, тогда станет еще красивее.

Я спросил:

– Разве Цинмахэ не была одним из ключевых речных путей перевозок? Неужели запретят судоходство только ради красивого пейзажа?

Дашань воскликнул:

– Ну и что в этом странного? Ты разве не знаешь, что этот коттеджный район, где мы сейчас находимся, когда-то был рыбацкой деревушкой?

Я не стал возражать. Я изо всех сил забросил крючок далеко в реку и стал тихо ждать, когда начнет клевать. Так я прождал очень долго, у меня даже затекла шея, но ни единой рыбешки на крючок не попадалось. У братьев тоже не клевало. Сяошань решил утешить меня:

– Если честно, мы еще ни разу здесь ничего не поймали. Я даже не знаю, водится ли в реке рыба. Вверх по течению был химзавод, и хотя он уже переехал, но вода еще несколько лет будет восстанавливаться.

– Вот поэтому и нужно запретить судоходство! – добавил Дашань.

Время летело быстро, наступали сумерки. Дул слабый ветерок, ивы лениво поглаживали поверхность воды, создавая мелкую рябь. Закат был безгранично прекрасен. Лучи заходящего солнца, отражаясь от воды, сверкали тысячами золотых огоньков. Дашань восторженно воскликнул:

– Нравится мне этот вид! Если все мое богатство поменять на золото, оно было бы не менее впечатляюще! А теперь пойдем, пора ужинать!

Когда мы вошли в обеденный зал, Лулу уже ожидала нас там. Стол был таких огромных размеров, что, когда мы вчетвером расселись, мы выглядели очень одиноко. Прислуга стала подавать на стол, бережно ставя блюда по одному – так же, как это делают евнухи в императорском дворце. Ужин был обильный. Помимо привычных блюд была и разная неведомая мне дичь. Но у меня не было аппетита. Помимо того, что у меня и без того было мрачное настроение, освещенное электрическим светом лицо Дашаня, откусывающего и пережевывающего пищу, вызывало у меня особый страх. И хотя он был в маске, я, смотря на его силиконовое лицо, все равно представлял себе его настоящее лицо, и мне виделось, будто это демон, пожирающий человеческое мясо. Меня стало слегка подташнивать.

– Больше всего я люблю оленину, – сказал Дашань.

Сидевшая рядом с ним Лулу тут же раболепно подложила ему кусочек оленины. На протяжении всего ужина Лулу не перемолвилась со мной ни словом, а когда наши взгляды встречались, вид у нее был высокомерный, словно я пришел поужинать на халяву и она старается не обращать на меня особого внимания. Я негодовал и про себя ругал ее: «Ах, ты тварь бесстыжая! Мазохистка, ублажающая демона!»

После ужина Лулу сказала, что пойдет смотреть телевизор. Дашань сказал ей, что вечером ему надо будет еще выйти и чтобы она ложилась спать без него. Она начала капризничать:

– Нет, я буду ждать, пока ты не придешь.

Дашань пристально взглянул на нее и прикрикнул:

– Ты опять не слушаешься?

Она показала язык и пошла наверх. Дашань многозначительно посмотрел на меня.

– Что, тебе женщины так никогда не подчинялись? – спросил он.

Я покачал головой. На сердце была тяжесть. Дашань добавил:

– Любовь и страх зачастую могут заменять друг друга. Если не можешь заставить женщину уважать и бояться тебя, то не сможешь заставить ее и любить тебя всем сердцем.

Я вздохнул. Совсем недавно я подумал бы, что все, что говорит Дашань, – полный вздор, но сейчас мне кажется, что в его словах есть смысл. Я действительно не способен удержать женщину. Обе девушки, которые у меня были, считали меня слабохарактерным и никчемным. Я тогда еще не понимал: как можно называть меня никчемным? Во всех делах я руководствовался моральными принципами, помогал людям в их благих начинаниях. Сейчас же, находясь здесь, у Дашаня, я вдруг понял, насколько был наивен. Оказывается, женщине не нужны мои моральные принципы, женщине нужно бояться тебя и подчиняться, и если ты сможешь этого добиться, она постепенно полюбит тебя. Ведь даже такого урода, как Дашаня, кто-то любит.

– Я самый настоящий неудачник, – брякнул я.

Дашань покачал головой и, похлопав меня по плечу, сказал:

– Не думай об этом, это все в прошлом. Главное – суметь начать жить заново.