Времена жизни

Март уходит в глубину сцены и садится справа от Февраля. На сцену, часто озираясь, словно опасаясь погони, выходит Апрель.

Голос за сценой.

Апрель пугливый Март сменяет…

Апрель.

Апрель играл в пустынных залах,

Как вдруг привиделось ему,

Что предки в потемневших рамах

Со стен спустились все к нему.

Печален вид их был. С укором

Они взирали на потомка…

Немой упрек стал приговором

И злой судьбою для ребенка.

С тех пор, за что бы он ни брался,

Спиною чувствовал тот взгляд,

И неподсудным быть старался,

Судимый им за все подряд.

Не так шагнул, не то ответил,

Там проиграл, а здесь отстал…

Суров без меры суд столетий

К тому, кто их судьей признал.

Апрель не знал, за что страдает,

Но крест свой нес и все терпел.

Не разум, кровь лишь понимает

И принимает свой удел.

Достойным предков быть. Иного

Апрель помыслить б не посмел

До самой смерти… Только снова

Однажды призрака узрел.

– Ты проживаешь жизнь напрасно, -

Виденье молвило с улыбкой.

– Быть идеальным ежечасно –

Дом воздвигать на почве зыбкой.

Всего один толчок подземный,

И страсти вырвутся наружу,

Покой нарушив незабвенный,

И лето обратив тем в стужу…

Апрель мрачнел, а призрак таял,

И голос все слабел его.

Но вот, уже когда не чаял,

Апрель вдруг рассмеялся зло

И руку протянул виденью:

– Ты прав, и вот моя рука

Порукой, что чужому мненью

Не быть мне в роли маяка.

Веди, не спорь, туда, где ждали

Опасности всю жизнь меня,

И где о неизбежном знали,

Когда о том не ведал я.

Пусть будет прошлое для мертвых,

Но я живой и жажду жить.

А истин, временем истертых,

В душе не буду я хранить…

Он на глазах преобразился:

Педант и сноб в Апреле сник.

Когда дух предков затаился,

Иссохший, вмиг забил родник.

Напившись животворной влаги,

Он распрощался с жизнью скучной,

И сердце, полное отваги,

В нем возжелало славы звучной,

На все, о чем томилось годы,

Вдруг заявило право властно…

Но слава – это боль, невзгоды.

Апрель искал ее напрасно.

Он умер, позабытый всеми,

В заброшенном и ветхом замке.

И в час последний бредил теми,

Кто вкруг него жил в древней рамке.

Апрель уходит в глубину сцены и садится справа от Марта. На сцену величественной походкой выходит Май. В руке его скипетр, на голове – терновый венец.

Голос за сценой.

Весны властитель месяц Май…

Май.

Май в мир пришел, чтоб им владеть.

Ни зверь, ни рыба и ни птица,

Когда его смогли узреть,

В том не сумели усомниться.

В день коронации явились

К подножью трона стар и млад.

И Май велел им, чтоб плодились,

Навек забыли мор и глад.

Звучала музыка, и пели

Под окнами прекрасных дам

Всю ночь седые менестрели,

Счет потеряв своим годам.

И в танце весь народ кружился,

Презрев вражду и рознь обиды.

Когда же клоун прослезился

От смеха – мир сошел с орбиты…

Но счастье и любовь не вечны.

И был здесь тот, кто ненавидел.

Не зря нахмурился Путь Млечный,

Но Май пророчества не видел.

Палач с толпой безликой слился.

Дождавшись, на исходе ночи,

Он в спину нож вонзил и скрылся.

А Маю Смерть взглянула в очи.

– Скажи, за что? – уже он бредил.

– Гордыня все твоя. Ведь знал,

Когда ее в душе приветил,

Что вызов бросил мне, и ждал.

Тогда о чем сейчас ты плачешь?

Вот мой ответ тебе, гордец:

В судьбе своей ты мало значишь.

Ты колос жалкий, я твой жнец.

– Я виноват… не пред тобою, -

Май, холодея, простонал.

– Ужасен облик твой, не скрою,

Но серп тебе кто в руки дал?

– Кто как не ты…, – и побледнела.

– Выходит, я твой господин!

Смерть униженья не стерпела.

Очнулся Май – он вновь один.

Был разговор, иль только мнилось?

Размыслив, он тревоге внял.

Чтоб с ним худого не случилось,

Обет монашеский принял.

Корону, подданных, державу,

Свое величие забыл,

Смирив гордыню. И по праву

Причислен к мученикам был.

Май садится рядом с Апрелем. На сцену выходит Июнь. На нем ботфорты, романтический просторный плащ и широкополая шляпа, за поясом пистолеты и шпага, но в руках он держит книгу, которую читает на ходу.

Голос за сценой.

Когда бы не было Июня, весны уход всех огорчил бы…

Июнь.

Июнь мечтал о дальних странах,

Рассказы душу жгли ему

О непокорных капитанах,

Держащих курс назло всему.

Он обречен был на страданья,

Как Агасфер, не славы для:

Его гнал страх очарованья

Бессмысленностью бытия.

Жить долго, тихо, безмятежно -

Завидней нет судьбы, но он

Взирал на звезды ночью нежно,

Слепою страстью к ним сражен.

Бледнел, и таял он, и страждал,

Червь книжный, а в душе – герой.

Должна стать нестерпимой жажда,

Чтоб быть самим собой порой.

Он света белого невзвидел.

И вот однажды вдруг решил

И прошлое возненавидел

За то, что жил и не грешил.

Грех сладок, ты пока невинен.

Июнь был сущее дитя.

Он только в том и был повинен,

Что слепо слово чтил «нельзя».

Свобода опьяняет сильных.

Июнь взалкал; все пил и пил.