Времена жизни

Измаявшись от дум бессильных,

Скитаньям жизнь он посвятил.

Листая страны, как романы,

Он все их скоро прочитал.

Им восхищались капитаны,

Пред кем он прежде трепетал,

А он отмалчивался, странный.

В плоть грезы облачив свои,

Он совершил обмен неравный,

Презрев заветы Навои.

Никто, ничто давно не может

Ни взволновать, ни удивить.

Разлука сердце жадно гложет,

Ничем ее нельзя смирить.

И отчий дом все чаще снится.

Простой, бесхитростный уют

Манил к порогу возвратиться

И даровать душе приют.

Возможно, так бы и случилось:

Изгой бы постучал домой…

Но по иному все сложилось,

И сгинул он в земле чужой,

Табу нарушив каннибала,

Что вне закона, вне времен.

Туземцев племя всех съедало,

Кто был, себя назвав, пленен.

Июнь на дикарей не злился,

Их скорый суд он счел судьбой.

На камень жертвенный склонился

И в путь пустился в мир иной.

Июнь садится справа от Мая. На сцену выходит Июль в монашеской рясе и флейтой менестреля в руках. Он то играет на флейте, то вполголоса произносит молитву и крестится.

Голос за сценой.

В зените год и жизнь – Июль…

Июль.

Июль на горе всем познал

Испепеляющую страсть.

Но, занедужив, он страдал,

Над разумом теряя власть.

Ни в чем не зная середины,

То ненавидя, то любя,

Восторженно он в паладины

Возвел, пав низко, сам себя.

Он вздорной деве все капризы

Прощал. Порок обожествлял.

Грех обряжая в злато ризы,

Распутство жарко восхвалял.

Как бесноватый, вдруг смеялся,

А миг спустя уже рыдал,

И горе тем, кто повстречался,

Когда он деву ревновал.

Так рушились основы мира.

Везде господствовал разбой.

И, устрашась, замолкла лира,

И случай овладел судьбой.

Все изменилось в одночасье.

Главу посыпав пеплом слов,

Июль вернул душе согласье

С рассудком и забвеньем снов.

Казнил суд деву по доносу.

Но прежде, дыбой испытав,

Узнали: душу взяв без спросу,

И ведьмой тем себя признав,

Раскаяться не поспешила

И продолжала ворожить,

Как будто мало согрешила,

Июль пытаясь погубить.

О том Июлю доложили,

И приговор… одобрил он,

Как будто за него решили,

Взяв волю у него в полон.

Пылал костер, и мир томился

В невиданной досель жаре…

Июль неистово молился,

В заброшенном монастыре.

Слова святые схожи с блудом,

Из грешных уст когда звучат.

Раскаянье сроднится с чудом,

Но пусть глаза о нем вскричат.

Пот ледяной лоб обжигает.

Прощенья нет; приговорен

Июль навеки тем, кто знает,

Что близится Армагеддон.

Июль садится справа от Июня. На сцену вальяжной походкой выходит Август, одетый в широкий восточный халат. В руках у него корзина с виноградом, бутылками вина и др.

Голос за сценой.

В расцвете жизнь – приходит Август…

Август.

Август тучный, наслаждаясь

Негой томною Востока,

Жил, нимало не смущаясь

Наставлением пророка.

Золотой халат надев,

Философствовать пытался:

Ночь пьянит любовью дев,

И святой их не чурался…

Муэдзина крик гортанный

Вызвать мог в душе сомненье.

Но, волнующий и странный,

Он смолкал, а с ним томленье.

Пыл смирил и лень приветил,

Вечный гость на пире званном.

Но однажды Август встретил

Дервиша в халате драном.

Жалких горсть прося монет,

Тот взамен всучить пытался

Карту, где парад планет

Указал, где клад скрывался.

От судьбы спасенья нет.

Август таинству поверил.

Медью заплатив за бред,

Он себя шайтану вверил.

Позабыв, что был прикован

Не цепями – ленью к дому,

В ночь ту, словно очарован,

Вдруг взмолился духу злому.

Явный знак просил подать,

Что не лжет с небес планета,

Что нельзя здесь прогадать,

И с волненьем ждал ответа.

Долго звать тот не заставил,

Миг – ударил по рукам…

Август, дух опять слукавил!

Поспешил? Виновен сам.

Жил с тех пор он одиноко.

Всех друзей изгнал и слуг,

Чтоб никто из них до срока

Карту не похитил вдруг.

Вожделея злато страстно,

К девам Август охладел…

Только было все напрасно,

В путь пуститься не посмел.

Духом слаб, изнежен очень,

Больше всех себя любил.

Так и жил, насквозь порочен.

Умер – словно и не жил.

Август садится справа от Июля. На сцену выходит Сентябрь. Он в шикарном смокинге с белоснежной манишкой, подтянут и сух. На ногах и руках кандалы из металла, похожего на золото.

Голос за сценой.

Предвестник осени – Сентябрь…

Сентябрь.

Сентябрь мог Землю всю купить,

Когда деньгам бы дали волю,

Потом ее поработить,

Войдя при этом с чертом в долю.

Богат чрезмерно, очень знатен

И беспринципен – потому

Был даже для врагов приятен.

Весь мир завидовал ему.

Он иногда хотел жить праздно,

Но скука – этот божий бич, -

Терзала душу ежечасно,

Как сокол, настигавший дичь.

И он был вынужден трудиться

Как предки прежде – воевать.

В нем род сумел переродиться,

Чтоб славу вновь завоевать.

Не царь, не воин, не любовник,

Сентябрь – делец. Таков уж век.

Где был сановник – там чиновник.