Временно исполняющий

Виктор Сергеевич, наклонившись к зятю, спросил, не выпьет ли он немного шампанского, но тут же, впрочем, сказал, что, как врач, категорически против этого. Улыбнувшись собственной шутке и не дождавшись ответа, оставил Ястребеня в покое, заговорил с сидевшей напротив него красивой молодой женщиной в сиреневом платье.

Андрей знал, что тесть считает замужество Али весьма неудачным, что, будь он в Москве, не дал бы состояться альянсу дочери с солдафоном, знал, но к сердцу не брал, платил тестю той же монетой — откровенной антипатией. Неприязнь к Виктору Сергеевичу родилась у Андрея задолго до их личного знакомства, когда Широкий еще оставался в «добровольной ссылке» в Минске, как однажды обмолвилась Таисия Саввишна. Возможно, неприязнь эту породил бесхитростный Алин рассказ об отце, отбывшем на неопределенное время в Минск «зарабатывать» докторскую. И еще многое не нравилось Андрею, в том числе и шикарная пятикомнатная квартира будущего тестя. Став мужем Али, Андрей предпочел ей скромную комнату в академическом общежитии. Возвращение Виктора Сергеевича из затянувшейся «ссылки» к родным пенатам Андрею родственных чувств не прибавило.

Жену Андрей по-своему любил, хотя многие черты ее характера не нравились ему. В душе он надеялся, что с годами она изменится. Их разделяло без малого десять лет, Андрей всегда помнил об этом, и каждый раз, когда гневался на нее, старался не забывать, что должен воспитывать Алю. «Если одну-разъединственную жену не обращу в свою веру, как тогда справлюсь с подчиненными?» — полусерьезно вопрошал он себя, понимая, что подобное сравнение — чистейшая глупость.

Застолье близилось к концу. Гости оживленно разговаривали, поделясь на группки, смеялись. Андрей демонстративно поднял манжету рубашки и посмотрел на часы, чтобы заметила Аля.

— Уже пора? — обеспокоенно спросила она.

— Да, время. — Он подумал, что в аэропорт еще рано, но тем не менее лучше посидеть там, чем здесь, в шуме и гаме. Ему было неприятно, что жена о чем-то беспрерывно болтает с Кобзевым и хохочет над его шутками.

Аля вздохнула:

— Ну что ж, пойдем.

— А ты куда? — Он искренне удивился.

— Тебя проводить.

— Какие проводы ночью! Сиди, ради бога.

— Тебе что, неприятно? Тогда так и скажи.

Андрей покачал головой.

— Ночью возвращаться одной — зачем? Еду всего на два дня. Ты же знаешь — надо: отец из головы не выходит.

Кобзев, сидевший справа от Али, вдруг вмешался в их разговор.

— Извини, старик, мне надо сказать тебе пару слов тет-а-тет. Надолго не задержу. Вот те крест. — Он дурашливо перекрестился, схватил о тарелки два ломтика колбасы и, очаровательно улыбнувшись Таисии Саввишне, сунул их себе в рот.

— Я сейчас, Аля, — сказал Андрей, выходя из гостиной.

В прихожей Кобзев закурил. Предложил сигарету Андрею.

— Кури, старик, это «Кэмэл», настоящий, не финская подделка. Один запах чего стоит!

— Я бросил.

— Извини. — Кобзев затянулся, выпустил большое кольцо дыма, а сквозь него уже — несколько меньших колечек. — Видишь ли, друг, меня просила поговорить с тобой Таисия Саввишна: она добыла для тебя должность преподавателя в училище, почти рядом с Москвой, если не сказать в самой белокаменной, но не знает, как уговорить тебя не отказываться от нее, от должности то бишь. Я пообещал ей. Ну как твоей теще откажешь? Давай посидим пару минут для виду, после чего мне не стыдно будет смотреть в наивные глаза Таисии Саввишны. — Он снова затянулся и снова проделал ту же комбинацию с колечками дыма. — А ты и в самом деле, старик, намылился уехать к эскимосам?

— Да, я уезжаю. Только не к эскимосам.

— Это я так, для словца. — Кобзев усмехнулся. — Ты извини, я не в свое дело лезу, но так, от себя, замечу: глупо! Во-первых, глупо самому забиваться в глухомань, а во-вторых, ты решаешься увезти с собой девчонку, что вдвойне глупо.

— Почему же, позволь спросить?

— Старик, ну не мне же разжевывать тебе.

— А кому?

Кобзев тяжело вздохнул и погасил окурок о подошву своего ботинка.

— Алю я знаю с пеленок. И это позволяет мне сказать тебе: не сможет девчонка, не выстиравшая в своей жизни даже носового платка, не приготовившая даже яичницы, привыкнуть к тамошней жизни. Где она сделает прическу? Где возьмет деньги на наряды? Если ты всего этого не понимаешь, мне остается лишь пожать плечами и откланяться.

Ястребень в ответ только усмехнулся. После паузы сказал:

— Тебе и в самом деле не будет стыдно смотреть моей теще в глаза. — И стал искать на вешалке свою куртку.

В прихожую заглянула Аля.

— Ты еще здесь? А мне показалось, что хлопнула дверь.

Кобзев заторопился в комнату. На ходу бросил:

— Там, кажется, заскучали без меня. Ишь как стало тихо. Пойду развеселю честную компанию.

Аля проводила Кобзева взглядом. Когда он ушел, выключила свет, спросила, прижавшись к мужу:

— О чем он говорил с тобой?

— Уговаривал остаться в Москве.

— А ты?

— Не уговорился. Ну, пока? Если все будет хорошо, послезавтра вернусь.

Аля ласково обняла.

— Хочу с тобой, — сказала по-детски. — Не хочу здесь оставаться.

— Не ломайся, Алюш. Лучше начинай готовиться в дорогу. Думаю, на следующей неделе уедем. Поняла?

— Любишь?