Временно исполняющий

— Почему же? — Она взяла Сурова за руку и, точно обжегшись, тотчас же отпустила. — Мне не за что вас прощать, а вам извиняться. Я приглашала… Мне нужно, мне, понимаете? — заговорила она глухо, нервно, и ее глаза озарились неподдельным счастьем. — Вы даже приблизительно не можете себе представить, как вы мне нужны! Да, да. И я не стесняюсь сказать вам об этом, — быстро добавила, теребя на груди золотую цепочку. — Меня не волнует, что обо мне подумаете вы, мой муж, свекровь, посторонние. И я никого не собираюсь обманывать. Мужу я уже давно сказала о чувстве к вам.

— Люда! — взмолился Суров. — Прошу вас…

— Я не посягаю на вашу свободу, Юрий Васильевич. И ворованного счастья мне не нужно. — Она поднялась и опять села вполоборота к нему, оставив в покое цепочку и сложив на коленях руки крест-накрест. — Больше скажу, знаю, что вы меня не любите, и все равно, все равно…

Слушать ее дальше было просто невозможно.

— До свидания, Люда, мне пора ехать, — тихо сказал он.

— Вы любите жену? — волнуясь и бледнея, спросила Люда. — Кажется, ее зовут Верой.

Сурову передалось ее волнение, но он заставил себя деланно улыбнуться.

— Странно мне как-то с вами.

— Нет, ради бога, нет! Пожалуйста, ответьте на мой вопрос, для меня это чрезвычайно важно. — Напряженная до крайности, женщина слегка наклонилась вперед. — Любите ее?

— Люблю.

Суров причинил ей боль, но Люда хорошо владела собой.

— Спасибо вам. Я бы потом всю жизнь терзалась мыслью, что убила чью-то любовь, причинила зло. Если по-настоящему любят, творят добро… Куда же вы?..

Люда вслед за Суровым вышла в прихожую. Ее взгляд потух, когда он молча и торопясь стал надевать шинель, привычно, для чужих глаз незаметно, почти одновременно сунув обе руки в рукава. Но растерянность ее длилась недолго. Она быстро подняла на него глаза.

— Пришли неожиданно, уходите, ничего не сказав. Скажите хоть что-нибудь на прощание.

Суров отвел взгляд, ему не хотелось смотреть Люде в глаза.

— То, что вы хотите услышать, я не вправе сказать… Прощайте, Люда. Рад был повидаться. Но мне как-то не по себе от нашей встречи.

— Понятно. — Она протянула руку, прощаясь. Губы у нее дрожали.

— Будьте счастливы, Люда. — На язык просились совсем другие слова: ему хотелось утешить ее.

23

Суров стремительно выбежал на улицу, отодвинул удивленного шофера на правое сиденье и, заняв место за рулем, погнал машину через поселок к видневшейся за лесничеством автостраде.

Гнал и постепенно успокаивался. «Ничего, — думал он, — из ряда вон выходящего не случилось. Если разобраться, то даже хорошо, что поставлены точки над «i». Между нами не было не то что близости, а даже к чему-то обязывающего знакомства. Худо ли, хорошо ли, но в наши отношения внесена ясность».

Подумал так, но облегчения не ощутил.

Быстрая езда сконцентрировала внимание на дороге, мокрой и скользкой, а на поворотах, куда с проселков наволокло грязи, еще и опасной. Хорошо в этот ранний час транспорта было мало — попутные не встречались, а те немногие, что шли из города, проносились мимо, и тогда спрессованный воздух туго ударял в боковину «уазика», словно испытывая прочность машины, и снова пустынная лента шоссе торопливо убегала назад, растворяясь в утренней мгле.

До города оставалось километров пятнадцать. Суров поехал тише. Однако стоило сбавить скорость — и снова вспомнилась Людмила. Ее вопрос, любит ли он жену, странное волнение, с каким она спросила его об этом, ее подрагивающие губы… Ее волнение теперь как бы передалось ему и причинило боль. Он подумал, что был неискренен: то, что связывало его с женой, не могло называться любовью…

На въезде в город Суров догнал машину Тимофеева. Начальник политотдела возвращался с резервной группой. За мостом свернули на обочину. Тимофеев приоткрыл дверцу.

— Домой? — опросил он, не выходя.

— Сначала в штаб. А что?

— Просто так любопытствую. Пожалуй, и я заскочу в политотдел. Ты ведь тоже ненадолго?

— Как получится.

Не теряя друг друга из виду, они ехали городскими улицами, вместе поднялись наверх. Суров понимал: не из праздного любопытства Тимофеев спросил, как долго он, Суров, задержится у себя — похоже, ему крайне необходимо было что-то выяснить.

Суров думал об этом, составляя донесение в округ о ночном поиске, та же мысль преследовала его при разборе почты, накопившейся за последние дни, и все это время Тимофеев как бы незримо присутствовал в кабинете, мешая сосредоточиться. Суров не понимал, почему он придает такое значение невзначай заданному вопросу, и тем не менее был уверен: спрошено с умыслом.

Он уже было засобирался домой — отдохнуть перед возвращением на первую, где еще оставался Ястребень и, по-видимому, жил в тревоге Мелешко, ожидая результатов проверки, — когда вошел Тимофеев с неизменной сигаретой во рту. Пыхнув дымком, спросил:

— Домой?

— С ног валюсь от усталости.

Тимофеев рассмеялся:

— Да не прибедняйся! — Он внезапно оборвал смех и сел к приставке, за которой любил сидеть, заходя в этот кабинет. — Нам надо поговорить, Юрий Васильевич. И хочется быть правильно понятым.