Время Анны Комниной

Для уточнения вопросов военной теории и военной терминологии, важных с точки зрения А. С. Мохова[220], большое значение имеют работы генерал-лейтенанта Николая Николаевича Головина (1875–1944), основателя Зарубежных высших военно-научных курсов в Париже (1927–1944), и генерального штаба полковника Евгения Эдуардовича Месснера (1891–1974), последнего начальника штаба Корниловской ударной дивизии. В частности, Н. Н. Головин подчеркивал важнейшее значение для истории любых вооруженных сил военной социологии: «В среде одной только русской армии мы можем увидеть случай, когда два начальника штаба Верховного Главнокомандующего, генерал Алексеев и заменивший его генерал Гурко, исходя из различного толкования – что такое категория бойцов, приходят к совершенно противоположным выводам: в то время как генерал Алексеев утверждает, что бойцы составляют 35 % численного состава русской армии, а небойцы – 65 %, генерал Гурко считает, что бойцы составляют 65 %, а не бойцы 35 %»[221]. Если, согласно Н. Н. Головину, даже Первая мировая война не привела к выработке надежных критериев расчета соотношения строевых и нестроевых чинов русской армии, то тем более вряд ли могут быть признаны убедительными попытки А. С. Мохова определить реальную численность византийских воинских подразделений на основании этимологии военных терминов и отрывочных сведений источников. Е. Э. Месснер писал: «Современная скрыто-милиционная армия является той силой, которая под руководством злонамеренных лиц может в любой момент войну между нациями обратить в войну между классами»[222].

Подобная характеристика, данная выдающимся русским военным теоретиком партизанским армиям второй половины XX века, как нельзя лучше подходит для характеристики ополчения византийских акритов, которые воевали на границе против арабов или сельджуков, но в любой момент были готовы примкнуть к тому или иному узурпатору, такому как Артавазд, Исаак Комнин или его племянник Алексей. К сожалению, работы Н. Н. Головина и Е. Э. Месснера – крупных русских военных теоретиков XX века, А. С. Моховым не использовались, что заметно снижает научную ценность первой главы его исследования.

Попытки автора реконструировать картину развития византийской военной системы сталкиваются с фундаментальной проблемой, заключающейся в объективной недостаточности информации византийских источников, которая позволила бы осуществить системный анализ развития византийских вооруженных сил. Автор справедливо подчеркивает регулярный характер византийской полевой армии, однако целый ряд важнейших вопросов остается в его исследовании без ответа. Насколько такие понятия как «турма», «тагма», «банда» или «контубернии», известные из источников[223], соответствовали критериям, предъявлявшимся к воинским частям в армиях Нового времени? Как могла меняться численность подобных подразделений в VIII–IX веках, не говоря уже о более позднем периоде? Были ли византийские офицерские чины – «турмарх», «друнгарий», «кентарх», «пентарх», «декарх» – действительными чинами в том иерархическом смысле, который, например, вкладывал в понятие офицерского чина «Табель о рангах» императора Петра I? Или же византийские офицерские чины представляли собой военные должности, которые распределялись между стратилатами в зависимости от практической необходимости, но не влекли за собой изменение их общественного положения?

Эти вопросы не находят, увы, исчерпывающего ответа в исследовании А. С. Мохова. Очевидно, что с точки зрения византийской государственной системы титулы имели более важное значение, чем военные должности, что, как отмечает А. С. Мохов, отразилось в различии между опсонием – должностным жалованьем, и ругой – денежным содержанием, проистекающим из титула[224]. Однако фрагментарное состояние источников не позволяет автору более подробно исследовать эволюцию офицерского корпуса Византийской империи, несмотря на то, что в других публикациях ему удается восстановить основные этапы послужного списка Алексея Комнина и ряда других доместиков при помощи материалов сфрагистики[225]. Решение подобной масштабной задачи едва ли возможно, так как специальное изучение византийской военной элиты немыслимо без анализа более широких проблем, связанных с изучением эволюции византийской аристократии. С нашей точки зрения, история византийской армии должна рассматриваться в широком контексте политической и социальной истории Византийской империи, ибо специальные работы по истории византийской военной организации, написанные на основе письменных источников без привлечения археологии и изобразительных материалов, обречены на неудачу.