По правде говоря, депутаты династической оппозиции, не убежденные в необходимости слишком сильно расширять избирательный корпус (в самом ли деле можно было считать национальных гвардейцев, в частности с запада и юга Франции, людьми просвещенными?), смотрели на петиционную лихорадку без энтузиазма. Поэтому их проект реформы, опубликованный летом, предусматривал увеличение избирательного корпуса не более чем вдвое. Это было немало, но гораздо меньше того, на что надеялось большое число подписантов, требовавших права избирать для каждого национального гвардейца; в петициях, исходивших из больших городов, где в некоторых случаях национальная гвардия была распущена (например, из Лиона), содержалось требование предоставить избирательное право ее резерву (куда входили беднейшие граждане, не способные проходить действительную службу из‐за недостатка средств на покупку обмундирования), а это было практически тождественно всеобщему избирательному праву. В результате радикалам не составило труда возглавить движение национальных гвардейцев; осенью 1839 года они учредили комитет Лаффита, составленный из депутатов крайне левой; комитет был призван координировать действия сторонников петиции и по возможности распространить петиционное движение на всю территорию страны. В формуле «всякий национальный гвардеец должен быть избирателем» сохранялась намеренная неопределенность (идет ли речь только о гвардейцах на действительной службе или также и о резервистах?), но в любом случае реформа предлагалась гораздо более широкая, чем в проекте династической оппозиции. Неопределенность, присущая предложениям радикалов, позволяла при необходимости расширить число подписантов, включив в него граждан, которые не являются ни избирателями, ни национальными гвардейцами на действительной службе. Благодаря этому удалось заново собрать подписи в тех регионах, которые были очень активны в прошлом году, причем число подписантов увеличилось; 16 мая 1840 года, в день, когда предстояло обсуждение петиций в палате депутатов, «Национальная» с удовлетворением сообщала, что за избирательную реформу выступают двести сорок тысяч граждан, почти на сотню тысяч больше, чем в прошлом году. Конечно, по сравнению с британскими петициями чартистов того же времени этот результат может показаться скромным. Но во Франции и это было в новинку, а главное, петиционное движение позволило создать местные комитеты повсюду или почти повсюду в стране: петиции в палату поступили из 81 главного города департаментов, то есть почти из всех, и из 180 супрефектур, то есть примерно из половины.
Слушания в палате открылись 16 мая 1840 года, через два месяца после назначения министерства Тьера—Ремюза. Тьер, несмотря на темпераментное выступление радикального депутата от Восточных Пиренеев, астронома Франсуа Араго, которое тотчас снискало ему большую популярность повсюду в стране, решительно отказался от каких бы то ни было уступок движению за реформу. В самом деле, Араго, хотя и не потребовал открыто всеобщего избирательного права, все-таки назвал расширение избирательного корпуса единственным способом осуществить мирным и законным путем те социальные реформы, в которых нуждается страна, в частности, сказал он, повторив название недавно вышедшей брошюры Луи Блана, решить проблемы организации труда. Несколько дней спустя делегации парижских рабочих, в общей сложности от восьмисот до тысячи человек, явились в Обсерваторию приветствовать Араго. А затем реформистское движение продолжилось еще более активно, чем прежде, вначале в Париже, а затем и по всей стране; но на сей раз петиции отошли на второй план, уступив место банкетам.
Я не смог произвести систематический просмотр местной прессы и четкую классификацию банкетов, чтобы заполнить все лакуны в статье Гурвича. Вдобавок в нашем распоряжении очень редко оказываются два отчета, исходящих из двух противоположных партий — власти и организаторов, а без этого составить точное представление о масштабах движения невозможно. Однако не подлежит сомнению, что оно достигло большого размаха и что если на парижское общественное мнение оно подействовало не так сильно, как сентябрьские забастовки, для которых бесспорно послужило катализатором, в департаментах оно очень напугало нотаблей и стражей общественного порядка. Они никогда не видели ничего подобного.
Черные кружки — несколько банкетов.
Светлые кружки — один банкет.