Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818—1848)

Такую реакцию властей можно было предугадать и чуть раньше⁶⁵³; более того, подобное развитие событий реформисты предвидели с самого начала, о чем свидетельствуют частые упоминания о Виллеле, Полиньяке, ассоциации «Помоги себе сам» в речах оппозиционеров, как династических, так и радикальных, на летних и осенних банкетах. Но, пожалуй, единственный, кто принял эти угрозы по-настоящему всерьез и кто с начала декабря предупреждал о возможном революционном исходе, был малоизвестный персонаж, который, несмотря на свои прекрасные отношения с демократами из «Реформы», не колеблясь сразу встал на сторону «того жалкого буржуазного течения, что хочет немного расширить круг лиц, наделенных привилегиями»; я имею в виду Адриена Рекюра, вице-президента Центрального комитета оппозиционных избирателей округа Сена, который в этом качестве произнес на банкете в «Красном замке» тост за революцию 1830 года. Послушаем, что он сказал 14 декабря, когда все вожди реформистской оппозиции, и республиканской, династической: Барро, Мари, Гарнье-Пажес, Лербет, Вавен, Паньер — в последний раз собрались вместе; кампания близилась к концу, поскольку приближалось открытие парламентской сессии; дело происходило в Сен-Дени. Столичные национальные гвардейцы могли туда добраться без труда, но все-таки оппозионеры собрались в пригороде, и очень скоро Одилону Барро предстояло сделать это одной из центральных тем своей речи:

Что же до вас, господа, вы имеете право требовать чистоты тех установлений, какие вы так отважно защищали; ведь надо признать, что у нашей манифестации есть собственное лицо. Кто были самые энергические защитники общественного порядка в дни мятежей, в те дни, когда на мостовые наших улиц выплескивались бунтующие народные массы? К кому обращались люди? Кого призывали для охраны порядка? Кого? Вас, тех великодушных и патриотических жителей пригородов, лучшие представители которых собрались в этих стенах: впрочем, нужно сказать правду, в первые дни ваши бравые легионы вызывали сильнейшее недоверие…

Итак, доктор Рекюр, не скрывавший своих республиканских взглядов, выступал перед аудиторией, поддерживающей реформу, но вовсе не желающей революции; речь его на собрании 14 декабря была предпоследней. Вот что он сказал:

Общественное мнение повсюду пробудилось; со всех сторон только и слышно, что о создании разных комитетов, а в большей части крупных городов уже состоялись многочисленные реформистские манифестации под водительством самых почтенных граждан. Другие собрания такого рода воспоследуют в скором времени. Повсюду готовится большой крестовый поход против избирательных привилегий и оккупации нижней палаты нашего парламента государственными чиновниками. Вскоре призыв к реформе прозвучит во всех концах Франции и население единодушно осудит систему, которая подавляет все великодушные чувства нации, втаптывает в грязь самые благородные ее традиции, пренебрегает заботой о ее заветнейших интересах, чтобы действовать заодно с самыми заклятыми врагами ее мыслей и чаяний.

Кажется, мы уже когда-то слышали нечто подобное. «Это министерство, которое оскорбляет и унижает наше национальное чувство и чувство чести и тем гордится, — говорил Одилон Барро семнадцатью годами раньше, — это министерство… внезапно оккупировавшее Францию». Но вернемся к речи Рекюра. Он продолжил разговором о формах союза между республиканской и династической оппозициями, которые, разумеется, преследовали разные цели. Члены династической оппозиции, добившись обширной реформы, на этом остановятся, радикалы же, к числу которых принадлежит и он сам, попытаются добиться введения всеобщего избирательного права. В заключение же своей речи Рекюр сказал:

Но власти, которые не желают никаких перемен, не пойдут, как слышно, ни на какие уступки, ни общие, ни частные. Один пуб­лицист, находящийся на хорошем счету у правительства, хотя и враждующий с г-ном Гизо, написал недавно в своей газете, что мы сейчас ближе к революции, чем к реформе. [Шум в зале.] Весьма возможно, что на вершинах власти испытывают неприязнь к самой мысли о каком-либо прогрессе и какой-либо реформе, а история учит нас, что к потрясениям и кровавым катастрофам приводят всегда именно эгоизм и безрассудное упрямство правительств. Однако революция 1830 года произошла слишком недавно, и мы не забыли ее уроков. [Нет! Нет!] Мы можем не сомневаться, что властям, несмотря на все их попытки сопротивления, не удастся победить общественное мнение. [Да, да!]

Если же все-таки случится так, что дерзкие и развращенные министры пойдут на меры насильственные и неконституционные как против прессы, так и против других свобод, какие у нас еще остаются, тогда, чтобы воспрепятствовать этой преступной агрессии, мы, я убежден, станем действовать все заодно, и, как прежде, судьбы Франции свершатся, а свобода не погибнет! [Прекрасно, прекрасно!]