Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818—1848)

Можно ли изъясняться более определенно? И можно ли, зная это, утверждать, что для членов династической оппозиции дальнейшее развитие событий оказалось полной неожиданностью? К сравнению с 1830 годом прибегает человек, который, точно так же как и Барро, прекрасно знаком с ходом прошлых событий; он перефразирует речь в «Бургундском винограднике». Доктор Рекюр, врач, пользующий бедняков в Сент-Антуанском предместье, капитан национальной гвардии, немного моложе Одилона Барро, но принадлежит к тому же поколению. В эпоху Реставрации он входил в число карбонариев и был замешан в нескольких заговорах; в Париже он жил с 1828 года и в июле 1830 года сражался на баррикадах. Он принадлежал к кругу «Национальной», но никогда не порывал связей и с людьми из круга «Реформы». Предлагаемая им стратегия была до такой степени очевидна, что ни «Век», ни «Национальная», ни «Реформа» не осмелились воспроизвести его речь⁶⁵⁴. Давление на власти должно привести к желаемому результату или заставить их нарушить закон. Пусть только они посмеют покуситься на свободу печати (предположение вполне обоснованное, поскольку газеты оппозиции все чаще подвергались преследованиям) или на одну из тех свобод, «какие у нас еще остаются», то есть прежде всего на право собраний, и им придется иметь дело с таким же противником, какой выступил против них в июле 1830 года, а именно с союзом национальной гвардии и пролетариата. Ведь Рекюр, лечащий больных в одном из рабочих предместий столицы и состоящий штатным врачом нескольких обществ взаимопомощи, знает лучше, чем кто бы то ни было, до какой степени простолюдины, равно как и национальные гвардейцы, дорожат правом собраний.

Под конец вернемся к Ламенне и к банкету в Тулузе. Мы уже видели, что поначалу автор «Книги народа» смотрел на банкеты с большим скептицизмом. Между тем в новом году тон его совершенно переменяется. 7 января 1848 года он пишет неизвестному корреспонденту:

Я полагаю, во-первых, что никто ничего не добьется от официальных властей, кроме разве что незначительных изменений в существующем законе, да и то как можно более поздно. Я полагаю, во-вторых, что реформа чисто избирательная не переменит нынешнего положения вещей, на которое все совершенно справедливо жалуются, и не поможет ни настоящему, ни будущему. Но я полагаю также, что движение, сообщенное с недавних пор общественному мнению, в том случае, если оно укрепится и распространится и если при этом каждый исполнит свой долг, может стать источником спасения Франции, лишь бы дикие доктрины, безрассудные речи и безумные теории, устрашающие большую часть нации, не отбросили ее в противоположный лагерь; лишь бы злоупотребление воспоминаниями о том времени, какое не сможет возвратиться, не превратило в глазах нации великую и священную Революцию, которую ей следует любить, чтобы повсюду насаждать ее благодеяния, в мрачный и кровавый призрак⁶⁵⁵.

А вот письмо, в котором Ламенне просит прощения у устроителей банкета в Тулузе за то, что не может принять их приглашение, ссылаясь, как и перед банкетом в Дижоне, на возраст и слабое здоровье; тон его суров и мрачен:

Говорят, что скоро будет принят закон против реформистских банкетов. Если его представят, обе палаты, преданные властям, конечно, его примут. Но я твердо убежден, что он не остановит движения нации. Колебания больше невозможны, и Франция должна выбрать между худшим из деспотизмов, деспотизмом, основанным на трусости и продажности, и свободой, завоеванной нашими отцами. Да поможет ей Господь в том великом сражении, которое скоро начнется: от исхода ее борьбы зависит участь всех народов, и тот, кто изменит ее делу, тот, кто откажется от требуемых жертв, совершит предательство по отношению ко всему роду человеческому⁶⁵⁶.

Комиссар полиции Сен-Жерменского предместья, оказавшийся во вторник 22 февраля 1848 года на площади Согласия, свидетельствует: «Тем не менее около десяти часов огромная толпа, которая до того молчала, внезапно двинулась с площади Мадлен к мосту Согласия; люди шли сплоченными рядами, распевая хор из „Жирондистов“ и крича „Да здравствует реформа!“»⁶⁵⁷. Казалось, настал момент принести жертву отечеству: именно об этом пели мирные демонстранты, не подозревавшие, что большинство вождей реформистской оппозиции уже предали их, убоявшись близких испытаний.

Глава 11

МЕТАМОРФОЗЫ ЛЕГЕНДЫ: ПОСЛЕДНИЙ БАНКЕТ ЖИРОНДИСТОВ