Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818–1848)

Идеальный порядок царил среди этого множества граждан, объединенных живым и подлинным сознанием собственных прав, но также и почтением к королевской власти, свободной и неприкосновенной в тех пределах, какие начертала ей Хартия. Ничто лучше не доказывает совершенствования наших политических нравов, чем эти большие собрания, где ораторы касаются самых серьезных вопросов со спокойствием, достоинством, умеренностью, способными послужить примером нашим заморским соседям. Отдавая должное этой благонамеренности граждан, мы должны признать также и мудрую заботливость властей. Все меры, необходимые для того, чтобы охранять спокойствие и безопасность собравшихся, ни в чем не стесняя их свободу, были взяты с тем беспристрастием, за которое мы всегда хотели бы быть благодарны правительственным чиновникам. Если спасительные предупреждения могут быть доведены до сведения властей, то лишь с помощью манифестаций такого рода — мирного, но твердого, искреннего и почтительного выражения воли всей Франции.

Анализ, как почти всегда в «Земном шаре», выполнен превосходно. Все условия, которые сделали бы возможным компромисс между королем и нацией на английский манер, изложены здесь твердо, но бесстрастно, с отказом от оскорблений и полемики, с желанием подчеркнуть прогресс политических нравов, который позволяет надеяться, что открытых столкновений можно будет избежать, призраки прошлого — изгнать. Проблема, на что намекает сам журналист, заключалась в том, что при дворе никто не мог не только согласиться с этим анализом, но даже уделить ему хоть какое-нибудь внимание. Разумный политический наблюдатель смог бы это сделать; такой человек, как Мартиньяк, без сомнения, прекрасно бы это понял; серьезность положения сознавал и Виллель. Но Карл Х, насколько можно судить, читал только «Французскую газету», а о тонкости ее умозаключений и умении различать детали, по крайней мере в том, что касается этого случая, читатель уже мог составить представление; мистическая камарилья, окружавшая короля, была ослеплена воспоминаниями о Революции. Произнесенный на банкете тост показался оскорбительным, да и другие особенности этой мирной манифестации сделали ее в глазах роялистов нестерпимо дерзкой, чтобы не сказать совершенно мятежной.

Глава 6. СИМВОЛИКА И ДРАМАТУРГИЯ БАНКЕТА

Как ни странно, банкет в «Бургундском винограднике» сохранился в памяти следующих поколений благодаря спору, который в конечном счете остался без последствий. Во время подготовительного собрания произошла размолвка между руководителями общества «Помоги себе сам». Республиканское меньшинство с Годфруа Кавеньяком во главе с негодованием отвергло предложенный тост. «Чтобы мы отдавали дань почтения королевской власти! Никогда в жизни! Если мы не сумеем воспротивиться подобной низости, то встанем и разобьем свои стаканы в знак протеста; это решено». Одилон Барро, председательствовавший на собрании, сумел посредством рациональных политических аргументов, смешанных с внятными угрозами, спасти банкет и единство либеральной оппозиции в противостоянии с министерством. Кавеньяк и несколько его друзей обиделись, но скандал устраивать не стали. Все прошло спокойно[332]. Тем не менее эпизод этот очень скоро сделался легендой среди республиканцев, которые даже стали считать его символическим рождением своей партии. И вслед за Луи Бланом все историки республиканского направления вплоть до Жоржа Вейля и Себастьена Шарлети рассказывают о нем, недооценивая при этом, как мне кажется, истинное значение банкета в честь двухсот двадцати одного депутата[333].