Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818–1848)

Знаменитый коммунистический банкет в Бельвиле 1 июля 1840 года следует рассматривать именно в этом контексте. Знаменитый — это, конечно, громко сказано; если по свежим следам его обсуждали довольно бурно, а его организаторы, Жан-Жак Пийо и Теодор Дезами, не преминули выпустить брошюру с отчетом о банкете, начинавшуюся скромной констатацией: «На земле наступила новая эра», то впоследствии только историки крайне левого рабочего движения, состоявшего из последователей Бабёфа, знали в точности, о чем идет речь[497]. Тысяча сто или тысяча двести персон, собравшихся в «Большом святом Мартине» в Бельвиле, в ту пору находившемся за заставой, то есть в пригороде: места вдоволь, вино и еда дешевле, а полиция менее придирчива. В шесть часов вечера выступление — торжественная речь гражданина Пийо; трапеза скромная и скудная; затем два десятка тостов, произнесенных коммунистическими публицистами и рабочими активистами, по большей части безвестными[498]. Пийо объявил банкет закрытым около десяти вечера, после двух сборов пожертвований, которые принесли около четырех сотен франков, и последней речи.

Возникает впечатление, что, хотя участники банкета в Бельвиле были совсем не те, какие собрались двадцать два года назад на банкет в «Радуге», между обоими банкетами имелось сходство; устроители того и другого хотели убить сразу двух зайцев: их собранию надлежало стать не только яркой манифестацией, но и чем-то вроде учредительного конгресса[499]. «Мы подняли наше знамя», — сказал Пийо. Тысяча двести человек на банкете — это прежде всего был рекорд для больших собраний, происходивших в Париже: больше, чем на последнем реформистском банкете, собравшем 9 июня около Монпарнасской заставы от семи до восьми сотен национальных гвардейцев и некоторых других гостей. А ведь все организаторы банкетов этой эпохи, будь то сотрудники «Национальной», как Альтарош, члены редакции «Народной газеты» либо ультралевые коммунисты вроде Пийо и Дезами, объявляли об одной и той же цели: банкеты призваны объединить участников, сгладить разногласия, которые могут между ними возникнуть:

Здесь исчезают <…> мелочные соперничества, возникающие между людьми одинокими и самолюбивыми. <…> Незначительные разногласия между социалистами касательно устройства будущего ближайшего или более дальнего отступают перед общей политической целью — целью самой насущной и прекрасной именно потому, что она есть не только цель, но и средство[500].

Удавшийся банкет — тот, по окончании которого устроители могут быть уверены, что сердца всех сотрапезников бились в унисон; поэтому Пийо, согласно со своей партизанской, чтобы не сказать сектантской, логикой, делает из сказанного вывод, что благодаря установившемуся на банкете единодушию коммунисты отделились от других, «теплых» сторонников реформы. Он остается верен этому мнению и полон энтузиазма. Почему? Потому, говорит он, что собрание это стало неожиданностью, что прежде коммунисты были просто-напросто отдельными личностями, которых противники могли упрекнуть в том, что их идеи не что иное, как их собственные разглагольствования. Они не знали сами себя. Впервые они предстали силой, которую следует принимать всерьез.

Что же заставило их собраться вместе? Почти чудо, если верить финальному рассуждению Пийо: «Вскоре Франция узнает, что тысяча двести граждан, выбранных, можно сказать, случайно, были позваны на свидание, и каждый явился неукоснительно, хотя и не знал наверное, что его там ждет». В конце брошюры Дезами и Пийо возвращаются к происхождению своего банкета и пишут, что он вырос из банкетов предшествующих, организованных республиканцами из «Национальной», в частности банкета национальных гвардейцев десятого округа, который состоялся 1 июня, а главное, банкета 9 июня, устроенного по инициативе национальных гвардейцев двенадцатого округа, с участием Лаффита и Араго: