Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818–1848)

Человек решительный и ограниченный, хотя и наделенный большим умом, но таким умом, который, различая ясно и подробно все, что виднеется на горизонте, не допускает, что горизонт этот может измениться; образованный, бескорыстный, пылкий, мстительный, принадлежащий к той ученой и сектантской породе, которая занимается политикой из подражания иностранцам и из верности прошлому, которая сосредоточивает все свои мысли на одной идее и предается ей страстно и слепо[617].

Не стоит и говорить, что в самих этих словах видна большая верность прошлому: ясно, что Токвиль видит в своем коллеге прежде всего наследника великого рода парламентариев-янсенистов (что, впрочем, вполне справедливо) и вольно или невольно подчиняет этому весь портрет. Главное, как мне кажется, заключено в словах: «которая занимается политикой из подражания иностранцам и из верности прошлому». Из подражания иностранцам: Проспер Дювержье де Оран уже много лет был во Франции одним из лучших знатоков британской политической жизни. Он знал английский и в 1826–1829 годах поставлял в «Земной шар» корреспонденции из Англии и Ирландии; во время своего пребывания там он убедился, что Англия — свободная страна, где о политике рассуждают не только в парламенте и на страницах газет, где политическая жизнь не замирает после выборов и где огромную роль играют петиции и митинги. Он, разумеется, входил в число основателей общества «Помоги себе сам», и мне кажется несомненным, что его британский опыт, изложенный в «Письмах об английских выборах», повлиял на конкретные формы либерального движения в конце эпохи Реставрации; я, в частности, не считаю чистой случайностью, что в честь отца Проспера Дювержье де Орана, депутата от департамента Нижняя Сена, полсотни гаврских избирателей устроили банкет в сентябре 1829 года, несмотря на то что местный либеральный листок высказывался о подобной практике с большим скептицизмом. Между тем нельзя не отметить, что, как ни странно, в 1846–1847 годах представители династической левой считали главенство консерваторов среди избирателей результатом деформации национального представительства и парламентских установлений, вполне сопоставимой с аналогичной деформацией во времена Виллеля. Вот что говорится в финале циркуляра Центрального комитета конституционной оппозиции от 3 июня 1847 года:

Повторим еще раз, уже много лет дело либерализма страдало, ибо мы не могли сделать для него то, что наши противники делали против него, и защищать интересы общественные с тем же жаром и последовательностью, с каким другие защищают интересы частные; кроме того, разделенные на мелкие группки, почти враждебные одна другой, мы слишком часто действовали без слаженности и согласия. Пришло время изменить наше поведение и взять пример с 1827 года. Будем, как в ту великую эпоху, едины, деятельны, упорны, и успех нас не минует.

Способы исправления ситуации предлагались такие же старые и проверенные: с одной стороны, местные комитеты оппозиции должны наблюдать за составлением избирательных списков; с другой —

не стремясь навязывать вам определенные способы действия <…> мы скажем лишь, что следует непременно подчиняться местным и личным обстоятельствам; все средства хороши, если они дают оппозиции законную возможность высказать свои мнения, не нарушая порядка[618].

Как же действовать? Несомненно, с начала июня 1847 года сторонники династической оппозиции склонялись к тому, чтобы организовать кампанию банкетов и тем самым, создавая условия для обмена мнениями между депутатами и «добрыми гражданами», причем не только из числа избирателей, оживить политическую жизнь, вывести ее из душных стен парламента: