Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818–1848)

Население Амьена, которое расписывали как в высшей степени робкое, в высшей степени пугливое, занятое исключительно своими частными делами, встретило нас настоящим взрывом чувств великодушных и патриотических. Наша страна не безнадежна, но она нуждается в политическом образовании, в нравственном воспитании, и именно в этом, должно быть, заключается великая цель подобных собраний; а кроме того, они готовят точку опоры и поддержку, которые понадобятся нам однажды для защиты от сумасбродных выходок наших анархистов, социалистов, коммунистов и проч. Я не устану повторять: если мы хотим уберечь нашу страну от катастрофы, нужно объединять, поощрять, выводить наружу, так сказать, выпускать на улицу, приучать к свежему воздуху и простору больших площадей тех добропорядочных людей, которые исповедуют либеральные мнения, но предпочитают сидеть по домам, хотя их у нас подавляющее большинство; нужно, чтобы от бездействия они перешли к деятельному вмешательству в публичные дела, и тогда все будет спасено. Следует писать об этом и за это бороться без устали, без остановки; это единственная достойная и полезная вещь, какую мы можем сделать. Манифестацию нашу завершило происшествие, на мой взгляд, очень счастливое; ко мне явилась многочисленная делегация амьенских рабочих с великолепным букетом и письмом, в котором от имени своих товарищей они выражали признательность и сочувствие нашей борьбе за конституционную реформу и свободу. <…> У рабочего класса больше здравого смысла, чем у людей, которые называют себя его защитниками и не находят другого способа ему услужить, кроме как натравливая его на буржуазию и разжигая новую социальную войну, от которой первыми пострадают не кто иные, как рабочие[625].

Избранная стратегия была довольно рискованной, и династические зачинщики кампании банкетов прекрасно это сознавали[626]. В конце концов ее сторонники потерпели поражение, но были очень близки к победе. Помешали непредвиденные обстоятельства: стрельба на бульваре Капуцинок, «прогулка трупов»[627] и мундир национального гвардейца на одном из них — все то, что в ночь с 23 на 24 февраля разожгло восстание. Сама же по себе стратегия эта не была ни посредственной, ни смешной. Серьезность социального положения бросалась в глаза проницательным наблюдателям, всем тем, кто был способен оценить нынешнее состояние страны и помнил о причинах и ходе предшествующей революции: большая речь Токвиля в палате 24 января 1848 года не только очень похожа на первую парламентскую речь Гизо в ходе обсуждения адреса двухсот двадцати одного депутата, но и очень широко использует аргументы династических инициаторов кампании банкетов. Было бы совершенно неправильно смотреть на эту кампанию только глазами тех, кто, как Жирарден, в ней не участвовал («Мы не принадлежим к числу поклонников холодной телятины»[628]) или кто, как редакторы «Газеты прений», был заинтересован в ее высмеивании.