Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818–1848)

Большую часть парижского населения толкало на улицу еще одно: право на собрания, которое правительство собиралось отменить или по крайней мере поставить в зависимость от решений административных властей, было важным не только для сторонников политической реформы, но и для рабочих корпораций. Лепеллетье Руанвиль, рассказывая о трудностях, с которыми столкнулись они с товарищами, когда искали помещение для своих нужд, упоминает походя о двух банкетах, которые правительство запретило и тем продемонстрировало свои недобрые намерения в этой сфере. Запрещение банкета студентов почти одновременно с приостановкой лекций Мишле и Кине в Коллеж де Франс, разумеется, привлекло студенческую молодежь к борьбе за реформу; между прочим, национальные гвардейцы двенадцатого округа из солидарности предоставили студентам места на своем банкете. Но еще большее влияние оказал, конечно, запрет банкета типографов предшествующей осенью, так что если большинство рабочих обществ столицы связались с республиканцами из «Национальной» и объявили им о своем намерении 20 февраля выйти на улицу и принять участие в мирной манифестации, то поступили они так потому, что дорожили правом собраний как основополагающей ценностью. Меж тем было понятно, что если после типографов власти запретили банкет национальным гвардейцам, которые раньше такие разрешения получали, и даже, под благовидным предлогом, депутатам от оппозиции, значит, ни одному рабочему обществу, формальному или неформальному, рассчитывать не на что.

Банкеты типографов начались в столице несколькими годами раньше. Речь шла не о традиционном профессиональном празднике, какой устраивали члены всех рабочих корпораций. Во Франции первыми (в 1833 году) основали типографское общество — настоящий профсоюз — типографы из Нанта; для своей генеральной ассамблеи и ежегодного банкета они избрали 6 мая — День святого Иоанна у Латинских ворот, святого покровителя рабочих-типографов. Впрочем, их банкеты, на которые они время от времени приглашали представителей аналогичного общества, основанного в Анже, проходили под сенью бюстов Гутенберга, Вольтера и Руссо, что доказывает не слишком ортодоксальный характер их благочестия, если тут вообще уместно говорить о благочестии[731]. Парижское типографское общество, основанное Жозефом Мере и несколькими другими в конце 1830‐х годов, также собиралось под бюстом Гутенберга, но с 1843 года оно перенесло праздник на сентябрь, чтобы увековечить другое судьбоносное событие — договоренность о тарифе. Первый банкет состоялся 3 сентября 1843 года в честь соглашения, которое было подписано несколькими неделями раньше между хозяевами типографий и типографскими рабочими в результате долгих переговоров и должно было вскоре вступить в действие. Соглашение это устанавливало общий тариф для всех типографских работ и для всех парижских типографий; оно предусматривало также образование арбитражной комиссии с паритетным участием патронов и рабочих, а также ежегодный пересмотр тарифа. Типографы видели в этом огромную победу, которая, впрочем, решительно противоречила всем догмам экономического либерализма и значение которой можно оценить, если вспомнить, что именно из‐за отказа властей признать и узаконить подобный тариф вышли на улицу лионские ткачи в ноябре 1831 года. Разумеется, правительство вовсе не собиралось признавать также и тариф типографов (Жозеф Мере, один из инициаторов его введения, описывает комическую сцену: когда один владелец типографии захотел показать тариф префекту полиции Габриэлю Делессеру, тот с негодованием оттолкнул бумагу[732]), но и не могло больше считать его несуществующим и несущественным. Бессилие это имело сразу несколько причин: во-первых, если в Лионе часть хозяев возражала против подписания соглашения, в данном случае все патроны были заодно с рабочими (а некоторых строптивцев рабочие очень быстро принудили пойти на попятный мерами аккуратными, но действенными); во-вторых, типографские рабочие, которые порой именовали себя «июльскими победителями»[733], стояли слишком близко к одному из символических источников Июльского режима — восстанию в защиту свободы печати и прессы, чтобы можно было беспрепятственно притеснять их всех разом, как корпорацию. Вдобавок такое соглашение, подписанное в результате свободного обсуждения и способствующее мирному урегулированию споров между патронами и рабочими, казалось большой части общества примером, достойным подражания, посколько выгодно контрастировало с беспорядками, периодически сотрясавшими столицу из‐за первых крупных трудовых конфликтов: все помнили забастовки 1840 года, когда потребовалось вмешательство национальной гвардии, а большая забастовка парижских плотников пять лет спустя освежила эти воспоминания[734].