Читаем Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818–1848) полностью

Напомню, что рабочей прессы, которая могла бы эффективно играть эту роль, не существовало: из‐за необходимости вносить залог, который для ежедневных газет был особенно велик, рабочие листки, как правило, выходили раз в месяц. Тем, кто, подобно редакторам «Мастерской», пекся о политическом и культурном просвещении рабочего класса, такая периодичность была даже кстати, поскольку оставляла время для размышлений и обсуждений. Но тиражи у ежемесячников были ничтожные, а читала их в основном немногочисленная рабочая элита; таким образом, в кризисной ситуации рабочая пресса ничем помочь не могла. Что же касается прессы ежедневной, в большинстве своем выступавшей за реформу, можно предположить, что она способствовала мобилизации буржуазного общественного мнения и укрепила национальных гвардейцев в их враждебности по отношению к правительству. Но утверждать, что именно газеты разожгли пожар, невозможно, тем более что ввиду надвигающегося столкновения журналисты все чаще призывали к осторожности. Вдобавок не факт, что пресса вообще имела влияние на мнение простого народа: хотя в 1836 году цена подписки на ежедневные газеты уменьшилась вдвое, она все-таки оставалась слишком дорогой для рабочих, и их элита знакомилась с газетами в кабинетах для чтения или в крайнем случае в кафе. Заметим, что если к этому времени уже появилась возможность покупать газеты в розницу, сделать это было нелегко, особенно в простонародных кварталах: не существовало ни киосков, ни разносчиков, к тому же газеты не имели технических средств для того, чтобы при необходимости резко повысить тиражи, как это делается сейчас; даже если бы редакторы этого захотели, это повлекло бы за собой значительные финансовые риски, поскольку гербовым сбором, равнявшимся половине продажной цены, облагался любой напечатанный экземпляр, неважно, проданный или нет. «Реформа», единственная крайне левая ежедневная газета, доступная рабочей элите, имела слишком мало подписчиков (меньше двух тысяч во всей Франции) и находилась в слишком сложном финансовом положении, для того чтобы взять на себя такие риски.

Итак, информацию приходилось распространять по другим каналам, в основном устным. Повседневная жизнь рабочих в эту эпоху, как известно, протекала в двух сферах: в квартале и в мастерской. Одна с другой совпадали не полностью, но были связаны, поскольку в городах или предместьях существовали кварталы, где все жители занимались одним и тем же ремеслом (например, Сент-Антуанское предместье было предместьем мебельщиков), а рабочие, занимавшиеся одним и тем же ремеслом, не рассеивались по всей столице, но старались селиться в одном и том же квартале. После того как рабочие корпорации, вне зависимости от политических симпатий их членов, приняли решение мирно отстаивать свое право на существование, воплощенное в праве собираться на банкет, у людей хорошо информированных не осталось сомнений в том, что народное движение будет массовым. К этим информированным людям принадлежали в особенности те республиканцы, которые всегда находились в тесном контакте с рабочим людом, как, например, упомянутый выше Рекюр или Гинар, бывший председатель Общества прав человека, который тринадцать лет провел в изгнании в Англии, стране чартизма и рабочих обществ, и возвратился в Париж в середине 1847 года; такие люди ожидали всплеска народного негодования с радостью. Но те же чувства, по всей вероятности, испытывал и Барро. По его собственному рассказу, именно ему предоставили решение вопроса об участии рабочих в манифестации, после того как Гинар сообщил об их желании:

Я не без колебания согласился допустить рабочих на тех же условиях, что и другие разряды граждан (национальных гвардейцев, студентов, делегатов от департаментов); все должны были собираться своими корпорациями и под отдельными стягами, так что в каждой из этих различных групп одни участники отвечали за других и могли друг друга сдерживать. В конце концов я счел, что более предусмотрительно пойти навстречу рабочим и оказать им доверие, которое они будут рады оправдать, чем отказать им в участии[741].

Быть может, он полагал также, что, удаляя банкет от народных кварталов, перенося его на вторник, он избежит участия населения по-настоящему опасного и ненадежного, не включенного в рамки рабочих корпораций.

Как начинается революция?

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги