Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818–1848)

Нетрудно догадаться, что фурьеристский банкет, цель которого — соединить за одним столом более или менее старых адептов и простых сочувствующих, должен по природе своей постоянно расширять круг участников, смешивать людей разных званий и возрастов, происходить во множестве разных мест. После того как первые опыты устройства фаланстеров потерпели неудачу, Консидеран убедил большинство адептов, что надеяться на скорый результат бесполезно и нужно вначале завоевать общественное мнение. Между тем издательская деятельность стоила дорого, а фурьеристы тратили больше, чем зарабатывали: личное состояние нескольких учеников Фурье грозило истощиться. Отсюда инициатива фурьеристского штаба: призвать просвещенных людей доброй воли подписаться на «фаланстерскую ренту» или, как сказали бы мы сейчас, платить членские взносы: предполагалось, что сочувствующие движению будут регулярно вносить немаленькую сумму, а взамен получат подписку на газету или журнал. Сделать это можно было только с помощью сети местных групп, сложившихся в предыдущие годы, главная же публичная деятельность этих групп после смерти Фурье заключалась именно в устройстве банкета в день рождения учителя. Первые такие банкеты состоялись в Париже и Безансоне 7 апреля 1838 года. Поначалу в столице празднование, сколько можно судить, носило довольно светский характер, что ничуть не удивительно, если учесть, что адепты вербовались из буржуазной среды, а Консидеран хотел убедить хорошее общество в респектабельности движения; однако в последующие годы к этому банкету прибавился банкет рабочий, происходивший, как правило, в пригороде. Между тем прозелитизм фурьеристов был настолько мощен, что в 1847 году уже целых тридцать французских городов устроили свой банкет памяти Фурье, причем в тринадцати это мероприятие проходило впервые. «Мирная демократия» не опубликовала числа всех подписчиков, но мы знаем, что в Париже на фурьеристский банкет собралось около девяти сотен человек, в Лионе — сто тридцать, в Безансоне — сотня и от пяти до восьми десятков в Монпелье, Орлеане, Кольмаре, Каоре, Шалоне-сюр-Сон и Дижоне. В других местах участников было меньше, но все равно, как уверяли организаторы, значительно больше, чем в прошлые годы — в два, три раза больше, чем в 1846 году. В этом, равно как и в увеличении числа плательщиков фурьеристской ренты, подписавшихся на «Мирную демократию» и «Фалангу» (теоретический журнал движения), бесспорно можно было усмотреть знак здорового развития фурьеризма.

Но подобно тому, как издание ежедневной газеты — единственный способ повлиять на современников, по убеждению Консидерана, — в конце концов заставило фурьеристов вмешаться в политическую игру, можно предположить, что и эти открытые банкеты в залах, окрашенных в символические цвета, вынуждали фурьеризм к переменам. Во-первых, в ответ на нападки икарийцев, без устали обличавших распределение богатств, которое пропагандировали последователи Фурье (треть капиталу, четверть таланту и только пять двенадцатых труду) и при котором пролетарии могли рассчитывать только на крошки со стола буржуазии, cледовало, возможно, поубавить гедонистические претензии, унаследованные от учителя. На рабочем фурьеристском банкете в Шапель-Сен-Дени «после трапезы, вовсе не роскошной, но оживляемой взаимной симпатией всех участников, председатель, г-н Буасси, предоставил слово г-ну Полену, который превосходно объяснил, что цель этих скромных празднеств — пропаганда, а вовсе не эгоистическое наслаждение. Г-н Эжен Стурм произнес речь, обличающую ужасную нищету, которая царит в Ирландии»[750], где, как известно, люди той зимой умирали от голода в прямом, а не в переносном смысле слова. Во-вторых, хотя Консидеран решительно запретил доступ на первый банкет памяти Фурье Флоре Тристан по причине ее пола[751], главным событием десятого, юбилейного банкета в зале Валентино стало не открытие бюста Фурье, а присутствие женщин и детей, по инициативе первых. Более сотни женщин самого разного социального происхождения, принадлежащих к аристократии, буржуазии и народу, заняли места за столами на этих братских пиршествах. Итак, главное табу было прилюдно нарушено, и это стало еще одной чертой, роднившей фурьеристские банкеты с народными икарийскими празднествами или с банкетом на горе Монтоду. Буржуазная респектабельность трещала по швам.