Время Бояна

В молодости я практику проходил в Макеевке, на стане 302. Я так влюбился в украинский язык! У меня даже в поэме «Обелиски» есть глава, написанная по-украински. Потом, настоящий хохол больше русский, даже чем я, уралец. Это же специально нас разрывают и делят. Почему Тарас Шевченко стал великим национальным поэтом? Он прекрасно говорил, писал на русском языке, но от родной матери не ушел. А Гоголь стал великим русичем, потому что он ассимилировал свою любовь к украинскому языку, взяв за основу русский. Так мы перетекаем друг в друга — столько в каждой нашей старинной песне хохлов сидит! И нам всё понятно… Но когда Вера Инбер или Семен Кирсанов или Булат Окуджава пытаются доказать мне, что они мне заменят Есенина или Павла Васильева, то я лучше тогда уеду в Тель-Авив и стану иудеем, Евгением Евтушенко-Гангнусом.

Вот Инбер:

Облаков колорит
О зиме говорит.
Пахнет влагой и хвоей,
Как у нас под Москвою.

«Каку…» — за звуками не следит. И дальше:

Мох лежит под сосной
Как у нас под Москвой.
Всё как дома
И очень знакомо.

Ну, это стихи? Так это еще лучшие, отобранные, я вам читаю их из хрестоматии «Три века русской поэзии». Я евреев очень люблю, потому что более уважающей себя нации в мире нет — евреи чётко соблюдают свою традицию. И если б мы так соблюдали свою, уже бы Буш младший, американский президент, у меня шофером работал.

А у нас что вышло? Отправили на тот свет Бориса Корнилова, Алексея Недогонова, Дмитрия Кедрина, Петра Комарова, Павла Шубина, Василия Наседкина, Пимена Карпова, Павла Васильева, Николая Клюева, Петра Орешина — всех не перечислишь даже — в каждой области по 15–20 писателей. Нет такой области, где бы не расстреливали поэтов русских. И вот этот опустошенный кровавый котлован заклеили именами безыменских, багрицких, светловых, антокольских. И, они, гомеры, взялись нас учить.

Я работал главным редактором издательства «Современник». Читаю поэму Антокольского об Александре Невском. И там есть эпизод — в гробу не мощи князя, а мышь. Такой вот цинизм. Встретился я с Антокольским, говорю: мы не будем печатать эту поэму. Были при этом разговоре Юрий Прокушев, Алексей Меньков, Юрий Кузнецов.

И что я вижу сейчас? Национальные республики будут всё больше обособляться внутри России. Потому что перед глазами всех нас — только Жванецкий, Швыдкой, Шустер, Познер, Алла Пугачева, Кобзон и кукарекающий Галкин. Я не вижу ни одного русского человека на телеэкране, не слышу ни одного по-русски произнесенного слова, я стал уже забывать песни матери своей, песни бабушки. Даже «Славное море» лет двадцать уже не поют! Поколения вырастили не на поговорке, не на песне, не на сказке. И всё национальное — отнято! Вот результат цинизма жидовско-русского, русского усталого равнодушия, русской внедренной трусости, русской грешной бесхрамовости, навязанной нам казнителями Христа.

И если ты поэт, и если ты вышел из русского мифа, то бесстыдный ты и продажный человек, если молчишь об этом! Какой ты поэт? Ты лакей, а не поэт!

В России нет хозяина. Я даже молю Бога, чтобы пришел кто-нибудь из национальных лидеров — пришел бы мордвин, чуваш, татарин в Кремль, он бы выражал свою национальную долю и боль, он бы не стал нас так теснить, как теснят эти безродинные… я даже не знаю, как их назвать. Чертями — черти обидятся, будут мешать мне жить. Биологические роботы.

— Разорванную связь времен можно восстановить, наверное, только очень большим духовным усилием и напряжением… А может, это уже и бесполезно.

— У нас много ученых, литературоведов, тех, кто русским языком занимается. Допустим, Лев Иванович Скворцов. Я его очень люблю, потому что для него язык, как для пчелы трава, цветок, он над словами летает, кружится, жужжит. Но есть ученые, такие же, как критик Владимир Бондаренко — русские, а хуже русскоязычных. Вот я на такого русского смотрю и думаю: какой бы хороший из тебя получился сын израильского народа! Что же ты тут торчишь? А ещё крест носишь… Не надо бросать партбилет и кидаться в храм, ломая себе шею. Надо все спокойно делать, потому что и патриотизм, и революционность, и Иисус Христос, и степенность храма, и колокольный звон — всё сидит в русском человеке. Разве Стенька Разин думал, что ему голову отрубят? Или Пугачев. Это надо помнить.

Один мудрец говорил, что надо стремиться не к многознанию, а к многомыслию, тогда ты будешь могучим человеком, в тебе не будет этой простоватости, которая легче тапочек белых. Среди нас есть ученые — попугай и попугай. В Литинституте я уже двадцать первый год работаю. И одно время тут была мода на Мандельштама. Куда не пойдешь, в каждом углу вскрик: «А вот Осип так сказал!» Мандельштам — русскоязычный поэт, у него есть хорошие стихи, есть плохие, есть средние, ну что, Осип, тебе Пушкина заменит? Или Лермонтова?