Время бросать камни

В дорогу с собой Дмитрий Наркисович захватил номера «Отечественных записок», в которых печатались очерки «За рубежом» самого уважаемого им Щедрина. В них, как всегда, писатель касался жгучих вопросов времени, и, читая, Мамин думал о том, как велик талант Салтыкова, как остро, резко, неожиданно умеет он подцепить и вытащить на всеобщее обозрение самое больное в России.

Путешествие, когда оставлены домашние заботы, а впереди маячат светлые надежды, способствует размышлениям. Пароход бойко бежал по реке. В ней отражались берега, расцвеченные красками осени. По мере того как все дальше уходил Урал, все удалялся и удалялся его край, впечатления последних четырех лет складывались в отчетливые словесные формулы, в выводы об особенностях уральской жизни.

Правильно начинается у Щедрина, думал Мамин. Замечание злое, но справедливое: народники все толкуют о России без пролетариата, что-де в крестьянстве у нас есть общины и в них каждый бедняк наделен участком земли и может быть самостоятельным человеком, не желая знать при этом, что сотни недавних дворовых лишены всяких средств существования и деваться им некуда. Все так, все верно. Но у Урала свое лицо, рабочее, своя тягота. Заводовладельцы лишили земли все приписанное к заводам население. Процесс обнищания народных масс идет гораздо энергичнее.

Вот бы ему развернуть картины многообразной и сложной уральской жизни, о которой не имеют представления в России! А форма — путевые заметки «От Урала до Москвы». Жанр свободный, дающий простор мыслям.

Гуляя по палубе, он поделился замыслом с Марьей Якимовной, даже в деталях. Она одобрила. Ее поддержка подогрела воображение.

В Москве они поселились на Большой Кисловке в меблированных комнатах Азанчевской. Рядом с Арбатом, да и Кремль был в двух шагах. Мамин сразу же, отложив другие дела, сел за работу — первое письмо путевых заметок «От Урала до Москвы». На него ушло два дня.

«Сколько ни ломаю голову, прихожу к одному заключению, что моя поездка в Москву не принесет зла ни Вам, ни мне, — писал он матери, отложив листки рукописи. — Конечно, первое время будет трудным, не раз и не два почешешь в затылке, а там и «образуется» помаленьку. Пишу Вам письмо, а на подоконнике пара голубей греется на солнышке: ведь птица, а живет же в Москве, не умирает с голоду, следовательно и мы должны жить. Бог даст, помаленьку устроимся».

В один и тот же день Дмитрий Наркисович посетил Московский университет, где оставил прошение о приеме, побывал в редакции большой популярной газеты «Русские ведомости», которую называли «профессорской», рассчитанную на интеллигентного читателя, блиставшую популярными в ученом и писательском мире именами, и зашел в более скромную, но хорошо известную газету «Современные известия». В первой он оставил рукопись только что написанного очерка. Во второй осведомился о судьбе посланного этюда «Варваринский скит». Оказалось, что получили — постараются напечатать.

Через несколько дней Мамину стало известно, что с подачей прошения он опоздал: срок приема в университет окончился.

Оставался еще Петербург. Туда он поехал один, Марья Якимовна начала посещать лекции на женских курсах.

В столице Дмитрий Наркисович побывал в нескольких журналах, оставляя свои очерки и рассказы. В университете на его прошение ответили, что прием закончился еще 15 августа. Итак, попытка возобновить занятия не удалась.

В журнале «Слово», демократического направления, печатавшем Успенского, Наумова, Златовратского, повесть уральца быстро прочитал А. М. Скабичевский, ведавший прозой, и заверил, что она непременно увидит свет в первых номерах будущего года. Блеснула удача! Приоткрылась дверь одного из порядочных журналов.

Дмитрий Наркисович вернулся в Москву в бодром настроении и в твердой решимости продержаться, сколько удастся, завоевывая журнальные страницы. За работу! Не сдаваться! «Русские ведомости» молчат. Не беда, надо полагать, что место для «писем» найдется в газетном мире. Если не в Москве, то в Петербурге.

И вдруг, утром 6 октября, купив газету «Русские ведомости», он увидел свое письмо, начинавшееся подвалом на первой полосе, переходившее на следующую страницу, подписанное одной литерой «Ъ», скрывавшей фамилию автора. Напечатано все, без всяких сокращений, слово в слово, все 900 строк. Редакция, напечатав первое, значит, поверила в возможности автора и не откажется от дальнейших публикаций. А у него в запасе материала, по крайней мере, еще на три четыре таких письма, не менее, а может быть, и более интересных.

В приподнятом настроении Мамин отправился в столичные «Русские ведомости».