Время бросать камни

После той вечерней беседы о Писареве, жизни, будущем Никандр стал относиться к Дмитрию, как к младшему брату. Он помог ему найти репетиторские уроки. Расплачивались с Дмитрием главным образом обедами, но появились и небольшие расхожие деньги сверх того, что ему присылали из дома. Они давали возможность не дрожать над каждой копейкой, поприличнее, чем вся масса семинаристов, одеваться, да и более сносно питаться. Главное же, все это содействовало бодрости настроения.

Семен Семенович Поздняев, владелец колониальных лавок, купец второй гильдии, принял семинариста в воскресный день. Вся семья — жена, две дочери и сын сидели за чайным столом.

Дмитрию запомнились те унизительные минуты, когда, стоя, не получив приглашения присесть, он предлагал свои услуги по репетиторству. Поздняев, продолжая прихлебывать чай, слушая, всматривался в среднего роста, худощавого, темноглазого, с чистым лицом юношу. Хоть худоват, бледен, — видно, не сладки семинарские харчи, — но выглядит по одежде вполне прилично.

— Значит, так, — внушительно заговорил он, отодвинув чашку и проводя рукой по бороде, очищая ее от крошек праздничного пирога, — желаете приложить знания к человеку для облегчения своей жизни? Условия вам известны? Два раза в неделю уроки, за это получаете обед. А коли сын наш станет успехи оказывать, то и деньгами отблагодарим. Приемлете?

Дмитрий кивнул.

— Вот и ваш ученик… Встань, Сергей, — приказал он пухлощекому отпрыску лет двенадцати, стриженному под скобочку, с любопытством рассматривавшему будущего наставника. — Вот этот балбес простой дроби осилить не может. Голуби ему милее учения. Будьте строги к нему. Вашей строгости не хватит — свою приложу.

Сына Всеволода Георгиевича Черепанова, состоятельного чиновника губернского суда, имевшего два доходных дома и собственный выезд, он натаскивал по русскому языку, вдалбливал в подростка, моложе его года на четыре, глагольные премудрости, деепричастные обороты. Тут платили деньгами — двугривенный за урок.

Семьи мало чем отличались одна от другой. В чиновной было больше «благородства», получали две газеты — губернскую и петербургскую. Дмитрия впускали только с заднего хода, в комнаты он проходил через кухню. К Поздняевым он входил с парадного, но всякий раз за ним смотрели, чтобы хорошо вытирал ноги, не заносил сора с улицы.

За эти дни Дмитрий ближе познакомился с горожанами, их бытом, нравами. Поражали примитивность духовных запросов, узость интересов, ограничивавшихся в чиновничьей среде ничтожными служебными, в купечестве торговыми делами, заботами о накоплении и приросте капитала. Никого не интересовал тот мир, который был за стенами их особняков, разукрашенных затейливой деревянной резьбой.

Случалось, что обходительного семинариста, с мягкими манерами, с пышными волнистыми волосами, добрыми карими глазами, на которого и барышни заглядывались, приглашали на домашние вечера, семейные праздники, по-русски хлебосольные, с пельменями, обилием рыбных закусок, маринадов, водок и хитрых настоек, с карточными столами. Внешне получалось шумно, а на поверку — тихая скука. Впечатления от разговоров, встреч все же отслаивались и откладывались в глубинах памяти. Он не подозревал, что впоследствии, став писателем, вернется к этим вечерам, к глухоте быта провинциальной Перми.

В семинарии сложился свой кружок воспитанников. Немногочисленный. Тем крепче они держались друг за друга, сохраняя бодрость, огонек надежды в своих душах. Самыми близкими для Дмитрия, кроме Никандра Серебренникова, стали Паша Псаломщиков, Николай Коротков, Петр Арефьев. «Духовная» карьера их не прельщала, они готовились к полезной для общества работе. Для этого следовало перешагнуть семинарию, тем самым обретя право на поступление в высшее учебное заведение.