Время бросать камни

Потом вспомнилась еще одна тяжелая болезнь в пору, когда он учился в Екатеринбурге. Митя лежал на полу на своем обычном месте возле подоконника в комнате, где не было ни одной кровати. Товарищи осторожно обходили его; иногда появлялась хозяйка и подавала теплую воду. Он чувствовал себя одиноким, всеми забытым.

Приехал из Горного Щита дед. Взглянул на внука и захлопотал вокруг него.

— Митус, Митус, — приговаривал он по обыкновению. — Ты это что удумал, брат? А? Ну-кось, приподнимись, накинь лопотину. Сейчас поедем, все твои хворости живой рукой разведем.

В доме деда Митя плакал так тихо, что никто не слышал и не видел, призывая в мыслях отца и мать. Но они были далеко, очень далеко…

Как же обрадовался Митя, когда однажды под вечер, открыв глаза, увидел строгое и доброе лицо отца. Тот сидел за столом и о чем-то тихо разговаривал с дедом.

Отец, словно почувствовав взгляд Мити, повернулся к сыну, молча смотревшему на него, верившему и не верившему, что тот услышал его отчаянный зов.

Отец подошел, положил на горевший Митин лоб большую ласковую руку и поглядел на сына влажными глазами.

Сердце мальчика дрогнуло от счастья, он схватил другую руку отца и прижал ее к губам. Какая это была счастливая минута.

Наркис Матвеевич пробыл в Горном Щите только три дня. Митя знал, что отцу нельзя надолго отлучаться из прихода. Да и погода была дождливая — самая распутица. Какую же тяжелую дорогу преодолел он, поспешив к занедужившему сыну. Митя думал об этом, и на его глаза навертывались слезы признательности. Когда прощались, Митя даже не попытался попросить отца задержаться еще хотя бы на денек. Он только молча и благодарно кивал отцу, выслушивая его наставления.

Отец будто влил в него силы, и после его отъезда Митя быстро пошел на поправку…

Аграфена Николаевна оказалась настоящим другом. Она тяжело переживала болезнь Дмитрия, он даже слезы на глазах ее видел. В самую нужную минуту Аграфена Николаевна, словно сердцем предугадывая, оказывалась рядом. Добрая душа! Как и чем он сможет отблагодарить ее? Всегда рядом. Не раз она присаживалась к его постели, проявляя сочувствие ко всем его делам, делилась и собственными заботами. Она хлопотала, чтобы устроить сына и дочь в учебные заведения с казенным содержанием. Обращалась ко многим влиятельным лицам, ей что-то обещали, но дело пока подвигалось медленно. Нелегко приходилось Аграфене Николаевне, как и у Дмитрия, у нее каждая копейка была на счету.

— Вы хоть домой написали о болезни? — спрашивала Аграфена Николаевна.

Дмитрий кивнул, хотя о болезни в Висим не сообщал. Зачем тревожить родителей? Чем они могут помочь? У них и без того забот хватает: собираются переезжать в Нижнюю Салду.

Врач, приведенный Аграфеной Николаевной, осмотрев и выслушав Дмитрия, посоветовал:

— Больше отдыхайте, не переутомляйте себя, в питании — больше жиров, мяса. Физически вы ослабли. Избегайте простуд — с легкими у вас неблагополучно.

Эти требования врача были трудновыполнимы. Дмитрий переживал пору крутого безденежья. Он был счастлив, что последнее время обходился без помощи родителей, и сейчас никак не мог решиться просить у них денег. Здесь же больше не у кого было занять. Все, что можно было заложить, — давно заложено. Даже учебники. Да еще тяготила задолженность в академию.

Придется все же протянуть руку за помощью к отцу. Дмитрий понимал эту неизбежность, но откладывал обращение, надеясь на что-то, ставя этим себя в еще более трудное положение.

Мучило и то, что накапливались незавершенные рукописи: отложенный роман о династии Приваловых, недописанная «Легкая рука», роман «Виноватые». Начав роман в летние месяцы в Парголове, он надеялся завершить его до начала учебного года. А роман, независимо от воли автора, разрастался и разрастался, конца ему не виделось. Расчет на быстрое его завершение и получение под него денег не оправдался.

Когда болезнь отпускала, он присаживался к столу, к прерванным работам. В первую очередь — роман «Виноватые».

В эту пору с одной из рукописей он решил обратиться в передовой литературный журнал.

Но произошла катастрофа.

Впоследствии, много лет спустя, когда давно утихла боль обиды и поражения, Дмитрий Наркисович нашел в себе силы с юмором описать все произошедшее: