Время – деньги. Автобиография

Мой зять Холмс, находившийся в то время в Филадельфии, советовал мне вернуться к прежнему ремеслу; и Кеймер, посулив мне большое жалованье, соблазнил меня предложением возглавить его типографию, чтобы он сам мог уделить все внимание лавке. В Лондоне я наслышался дурных отзывов о нем от его жены и ее знакомых, и мне не хотелось опять с ним связываться. Я попробовал пристроиться в каком-нибудь торговом деле, но ничего подходящего не подвернулось, и я все же договорился с Кеймером. В типографии у него в то время работали: Хью Мередит, пенсильванец родом из Уэльса, тридцати лет от роду, обученный деревенским работам, парень честный, разумный, наблюдательный, любитель чтения, но приверженный к вину; Стивен Поттс, тоже из деревни, очень смекалистый, острослов и шутник, но с ленцой. Этим двоим он платил очень маленькое жалованье раз в неделю, с тем чтобы каждые три месяца повышать его на один шиллинг, если они того заслужат своим прилежанием; этим обещанием высокой платы он их и приманил. Мередита он определил в печатники, а Поттса в переплетчики и сам взялся их обучать, хотя ничего не смыслил ни в печатном, ни в переплетном деле. Был там еще Джон – отчаянный ирландец, ничему не обученный, чьи услуги Кеймер закупил на четыре года у капитана какого-то корабля, его он тоже прочил в печатники. Еще был Джон Уэбб, оксфордский студент, тоже закупленный на четыре года и предназначенный в наборщики, о нем смотри ниже. И еще – Дэвид Гарри, мальчишка из деревни, которого он взял в ученики.

Я скоро смекнул, что побудило его предложить мне такое высокое жалованье, какого он раньше никому не платил: он хотел, чтобы я за него обучил этих дешевых неотесанных работников, а как только я с этим справлюсь, он всех их возьмет чин чином в подмастерья и тогда сможет обойтись без меня. Однако я не стал с ним ссориться, навел порядок в типографии, где до меня царила полная неразбериха, и постепенно научил его работников интересоваться делом и работать лучше.

Очень странно было обнаружить в положении кабального слуги оксфордского студента. Ему было всего восемнадцать лет, и он рассказал мне свою историю: что родился он в Глостере, учился там в начальной школе и потому-де выделился среди других учеников, что лучше всех играл свою роль, когда они ставили пьесы, состоял членом местного клуба Умников и сочинил несколько вещиц в стихах и в прозе, которые были напечатаны в глостерских газетах. Из школы его послали в Оксфорд, там он проучился около года, но был недоволен, потому что больше всего на свете мечтал попасть в Лондон и стать актером. И вот однажды, получив полагавшееся ему на квартал содержание в пятнадцать гиней, он, вместо того чтобы расплатиться с долгами, вышел из города, спрятал свою мантию в кустах терновника и пешком отправился в Лондон, но, не имея там ни единого друга, попал в дурную компанию, живо спустил свои гинеи, не сумел познакомиться с актерами, обнищал, заложил свое платье и ходил по улицам голодный, не зная, куда податься, когда ему сунули в руку бумажку вербовщика, в которой предлагалось немедленное содержание и содействие тем, кто согласится поехать на работу в Америку. Он тут же пошел по указанному адресу, подписал контракт, был погружен на корабль и привезен сюда, не написав о себе ни строчки тем, кто его знал на родине. Был он веселый, неунывающий, добродушный паренек, добрый товарищ, но до крайности ленивый, беспечный и опрометчивый.

Ирландец Джон вскорости сбежал; с остальными же я жил в дружбе, ибо все они меня уважали, тем более когда поняли, что Кеймер ничему не может их научить, от меня же они каждый день узнавали что-нибудь новое. По субботам мы не работали, это правило Кеймер всегда соблюдал, так что у меня оставалось два дня в неделю на чтение. У меня появились новые знакомые среди образованных людей нашего города. Кеймер держался со мной весьма учтиво и как будто бы уважительно, и ничто меня не тревожило, кроме моего долга Вернону, который я никак не мог ему отдать, потому что не сумел накопить для этого денег. Впрочем, он пока не давал о себе знать.

В нашей типографии часто не хватало того или иного шрифта, а типографских литейщиков в Америке не было. Я видел, как отливали литеры у Джеймса в Лондоне, но внимательно к этому делу не приглядывался; однако теперь я соорудил форму, имеющиеся у нас литеры использовал в качестве пуансонов, отлил матрицы из свинца и так в большой мере возместил эту недостачу. Время от времени я что-нибудь гравировал; я изготовлял типографскую краску; я распоряжался на складе; короче говоря, был, что называется, ко всякой бочке затычка.