Читаем Время – деньги. Автобиография полностью

Но при всем моем усердии я замечал, что, по мере того как приобретали опыт другие работники, моим услугам день ото дня придавалось все меньше значения; и Кеймер, отдавая мне жалованье за второй квартал, сказал, что столько платить ему затруднительно и надо бы мне получать поменьше. Постепенно учтивость его шла на убыль, он все больше держался хозяином, часто придирался ко мне и, казалось, был готов к открытой ссоре. Я со своей стороны продолжал проявлять терпение, частично объясняя его нервозность денежными неурядицами. В конце концов мы повздорили из-за пустяка. Однажды, услышав громкий шум перед зданием суда, я высунулся из окна посмотреть, что там случилось. Кеймер, стоявший на улице, поднял голову, увидел меня и крикнул мне, очень громко и сердито, чтобы я занимался своим делом, а вдобавок осыпал упреками, которые особенно возмутили меня тем, что их слышало столько народу, ведь все соседи, как и я, глазевшие из своих окон, стали свидетелями того, как со мной обращаются. Он тут же, не переставая ругаться, поднялся в типографию, мы оба наговорили лишнего, и он предупредил, что через три месяца меня уволит, да еще пожалел, что придется ждать так долго, зря, мол, он согласился на такое условие в нашем договоре. Я сказал, что сожаления его излишни, так как я расстанусь с ним сию же минуту, и, взяв шляпу, вышел из комнаты, а увидев внизу Мередита, просил его собрать кое-какие мои вещи и принести их мне на квартиру.

Мередит пришел ко мне вечером, и мы обсудили мое дело. Он проникся ко мне великим уважением, и ему очень не хотелось, чтобы я ушел из типографии, пока он еще там работает. Он отговорил меня от возвращения в Бостон, о чем я уже подумывал; напомнил мне, что Кеймер кругом в долгах, что его кредиторы уже волнуются, что лавку он ведет безобразно, часто продает за наличные без всякой прибыли или дает в долг без расписок. Что, следственно, он неминуемо прогорит, и тогда освободится место, которое я мог бы занять. Я возражал, ссылаясь на отсутствие денег. Тогда он рассказал мне, что его отец очень высокого обо мне мнения и, судя по некоторым их разговорам, он уверен, что отец даст нам денег на собственное обзаведение, если я соглашусь взять его в компаньоны. «Срок моей работы у Кеймера истекает весной, – сказал он. – К тому времени мы можем получить из Лондона станок и шрифты. Я понимаю, что как работник в подметки тебе не гожусь, но пусть твоим вкладом в дело будет твое уменье, а моим – оборудование, а доходы будем делить пополам».

Такое предложение пришлось мне по душе, и я согласился. Отец его в это время находился в городе и тоже одобрил его план, тем более что видел, какое влияние я имею на его сына, ведь я уговорил его подолгу воздерживаться от пьянства, и отец надеялся, что, когда мы будем так тесно связаны, я окончательно отучу его от этой злосчастной привычки. Я дал отцу список всего необходимого, он передал его одному купцу, и тот заказал все что нужно; мы решили хранить все в тайне, пока товар не прибудет, а я тем временем попробую устроиться на работу во вторую типографию, к Брэдфорду. Но там места не оказалось, и несколько дней я болтался без дела, а потом получил любезнейшее письмо от Кеймера: у него появилась надежда на интересный заказ – печатание бумажных денег в Нью-Джерси, выполнение которого требовало гравировальных работ и литер, которые только я мог ему обеспечить, и он побоялся, как бы Брэдфорд не нанял меня и не перехватил у него этот заказ. Он писал, что негоже старым друзьям расставаться из-за нескольких слов, сказанных сгоряча, и звал вернуться. Мередит уговаривал меня согласиться, рассчитывая, что под моим началом и при ежедневном общении со мной еще многому успеет научиться. И я вернулся, после чего мы зажили более мирно, чем жили все последнее время. Заказ из Нью-Джерси действительно поступил, я изготовил медную гравировальную доску, первую в нашей стране, и выгравировал несколько украшений и рисунков для банкнот. Мы вместе отправились в Берлингтон, где я все выполнил наилучшим образом, а он получил за эту работу большие деньги, что позволило ему еще надолго отсрочить окончательное разорение.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзивная классика

Кукушата Мидвича
Кукушата Мидвича

Действие романа происходит в маленькой британской деревушке под названием Мидвич. Это был самый обычный поселок, каких сотни и тысячи, там веками не происходило ровным счетом ничего, но однажды все изменилось. После того, как один осенний день странным образом выпал из жизни Мидвича (все находившиеся в деревне и поблизости от нее этот день просто проспали), все женщины, способные иметь детей, оказались беременными. Появившиеся на свет дети поначалу вроде бы ничем не отличались от обычных, кроме золотых глаз, однако вскоре выяснилось, что они, во-первых, развиваются примерно вдвое быстрее, чем положено, а во-вторых, являются очень сильными телепатами и способны в буквальном смысле управлять действиями других людей. Теперь людям надо было выяснить, кто это такие, каковы их цели и что нужно предпринять в связи со всем этим…© Nog

Джон Уиндем

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-философская фантастика

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
100 знаменитых людей Украины
100 знаменитых людей Украины

Украина дала миру немало ярких и интересных личностей. И сто героев этой книги – лишь малая толика из их числа. Авторы старались представить в ней наиболее видные фигуры прошлого и современности, которые своими трудами и талантом прославили страну, повлияли на ход ее истории. Поэтому рядом с жизнеописаниями тех, кто издавна считался символом украинской нации (Б. Хмельницкого, Т. Шевченко, Л. Украинки, И. Франко, М. Грушевского и многих других), здесь соседствуют очерки о тех, кто долгое время оставался изгоем для своей страны (И. Мазепа, С. Петлюра, В. Винниченко, Н. Махно, С. Бандера). В книге помещены и биографии героев политического небосклона, участников «оранжевой» революции – В. Ющенко, Ю. Тимошенко, А. Литвина, П. Порошенко и других – тех, кто сегодня является визитной карточкой Украины в мире.

Валентина Марковна Скляренко , Оксана Юрьевна Очкурова , Татьяна Н. Харченко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное