Время итогов

Господи, с каким ужасом каждый раз пробегал мимо покойницкой мой брат Леонид, возвращаясь из школы. Да и я всегда косил взгляд на это одноэтажное обособленное здание, двери в которое всегда были заперты. Леонид до паники боялся темноты, даже дома, когда ложились спать и гасили свет, упрашивал меня не засыпать до тех пор, пока не заснет он. И чтобы я не спал, рассказывал сказки, выдумывая их, каждый раз новую. Страшно боялся покойников. Боялся ставить градусник, когда болел. И ни за что не хотел ходить к врачам. Такое ко всему этому болезненное отношение появилось у него после того, как еще в Сибири один сотрудник отца по фамилии Гарнизончик нагадал брату по линиям руки, что тот будет мало жить. Брат расстроился, заплакал. Мать стала ругать Гарнизончика, тот было попробовал исправить свое гаданье, что, мол, брат, наоборот, будет долго жить, но Леня не поверил. И всю его недолгую жизнь, оно, как проклятье, висело над ним и добилось своего, убив брата в тридцать один год. Он умер от перитонита, запустив простой аппендицит только потому, что боялся идти к врачам.

Остановились жить у Тетюлиных. Отец когда-то вместе служил в пулеметной команде с хозяином квартиры Василием Ивановичем. У них был сын Коля — мой ровесник. Забегая вперед, скажу о нем лишь то, что поразило меня, связанное с его судьбой. Мне было лет одиннадцать, когда умерла тетя Паша, его мать, Василий Иванович женился во второй раз, но, как рассказывали, — мы жили уже в другом месте, — не очень-то ласков был с сыном, говорили, что Коля часто ходил на могилу матери и там просиживал часами. И вот однажды мне попала книга, в которой было стихотворение, как мне показалось, полностью относящееся к Коле (это было стихотворение Сурикова):

Спишь ты, спишь, моя родная.
Спишь в земле сырой.
Я пришел к твоей могиле
С горем и тоской.
Я пришел к тебе, родная,
Чтоб тебе сказать,
Что теперь уже другая
У меня есть мать.
А твой муж, тобой любимый,
Мой отец родной
Твоему бедняге сыну
Стал совсем чужой.

Я был потрясен, подбежал к матери с этим стихотворением и стал горячо доказывать, что оно написано про Колю, и никак не хотел соглашаться с ней, что поэт, написавший его, умер задолго до рождения Коли.

Предполагалось, что отец получит работу в Петрограде, но Смольный направил его на организацию кооперации в Плюссу. А мы остались жить у Тетюлиных. До каких-то пор мы и не знали, что тетя Паша является капитаном «Армии Спасения», по крайней мере, до того дня, когда она оделась в полную форму — дымчатого цвета, с погонами и блестящими пуговицами.

Штаб «Армии Спасения» находился в Столярном переулке, занимая второй этаж одного из домов. Помнится, отец, любопытствуя, пришел с нами, мной и братом, туда, на одно из заседаний.

В длинном, с низким потолком помещении были расставлены деревянные лавки; на них сидело человек двадцать. В конце комнаты стоял небольшой стол и рядом с ним трибуна. Мне запомнилось только то, как один дядька елейным голосом рассказывал, как он помог перейти старухе через дорогу. И в ответ на это все сидевшие в зале дружно хвалили его: «Доброе дело, брат, сделал. Доброе дело!»

Отец посидел немного, усмехнулся и увел нас домой.

Учился я во втором классе. Было дано домашнее задание: написать про зиму. Не знаю, я ли написал, помогла ли мать, но возникло такое четверостишие:

Выпал снежок,
Покрыл поле и лужок.
Леса побелели,
Птички улетели.

Всю жизнь помню его. В хрестоматиях не встречал; мать никогда стихов не писала. Да и почему я запомнил его, в то время как начисто забыл десятки других заученных стихов в школе?