Время кобольда (СИ)

– А знаешь, – Рыбак ткнул мне под нос кисть без двух пальцев, – они болят. И эта боль никогда не проходит.

***

У капсулы меня встретила нервная злая Клюся.

– Наконец-то вылез! Эй, ты весь тут, или мозги там оставил?

Я всё ещё переживал прощание с Анютой и был задумчив. Когда-то я её очень любил, а сейчас? Наверное, осталась только боль. Боль всегда остаётся. Прав Рыбак – мир держится на боли, это единственная постоянная среди множества переменных.

– Спасибо, Клюсь.

– Спасибом не отделаешься! Лайса меня уже пристрелить обещала, если я тебя не вытащу!

– О, мадам полицейская тут? Значит, и нам пора собираться.

– А эти двое? – Клюся показала на капсулы.

– Пусть. Там есть кому за ними присмотреть.

В конце концов, Настя встретилась с матерью, им найдётся, что обсудить. Например, какой я плохой отец.

Глава 27. Кэп

Begin at the beginning and go ontill you come to the end: then stop.Lewis Caroll. Alice in Wonderland

_______________________________

– Ты будес доситывать, Кэп-сама?

– Не торопи его, Сека. Думаю, там не написано ничего приятного.

– Родитери – это срозно… – вздохнула Сэкиль.

– Не то слово! – поддержала её Натаха. – Мой папахер угробился на байке, когда мне было восемь. Прихватил с собой мамашу и меня – но я выжила, потому что была пристёгнута в люльке. Плохо его помню, но бухал он здорово. Когда мы разбились, был пьян в сосиску.

– И сто с тобой старо?

– Что-что… В детдоме жила. Вон, с Кэпом. Кэп, ты меня помнишь?

– Я плохо помню детдом.

– Ну да, что тебе некрасивая девчонка на два года младше. А для нас ты был герой. Один не прогнулся, хотя мудохали тебя поначалу страшно. Я в тебя влюблена была до мокрых трусов.

– В восемь рет? – удивилась Сэкиль.

– Ну, до трусов – не в восемь, конечно. Это уже потом, как сиськи вылезли. Но мне ничего не светило, я всегда была страшненькая и не очень умная. Когда он выпустился, я думала, не дотяну свои два года. Без Кэпа там вообще хреново стало. Любой детдом – говнище, а уж наш – вообще тюряга беспросветная. Как специально сделали. Я по выходу накуролесила по дури ума и присела чуток, могу сравнить. Так вот – на киче и вполовину не так погано, как у нас было. Если бы не Кэп, совсем бы рехнулась, наверное.

– Его так и звари – Кэп?

– Не, это мы его так прозвали. Подружка моя придумала. Он сколотил компашку из малолеток и защищал нас от старших, а от сверстников мы и сами могли, колхозом-то. Так и выжили. Я ж недавно ничего не помнила, а его сразу, как увидела, Кэпом назвала. Так он мне, видать, в душу запал за восемь лет. Так и пошло – Кэп да Кэп.

– А имя его помнис?

– Конечно, его звали…

– Не надо, – остановил я её. – Останусь Кэпом. Я давно не тот, кого звали тем именем.

– Ну и зря, Кэп. Я в твою честь сына хотела назвать, но мужик мой тогдашний упёрся как баран – Степаном, мол, назовём, в честь деда. И назвали. А зря – всё равно этот мудак нас бросил через три года. Но не переназывать же?

– Ну и хорошо, – сказал я, – не самая завидная судьба перешла бы ему с именем.

– Ой, можно подумать, ему так-то счастье привалило. Мать – дурная байкерша, вырос в люльке мотоцикла. Но я его всегда пристёгивала и пьяная ни разу за руль не садилась. Чтобы не как папаша мой. А он сейчас где-то один…

– Скорько ему, Натас?

– А сколько мы здесь, как ты думаешь?

– Не знаю, Натас. Иногда казется, сто весьность.

– То-то и оно… Пятнадцать ему было, когда… Кстати, когда что? Кто-то вспомнил, как мы тут очутились?

Я молча покачал головой. Догадываюсь, что это связано со мной. Но как?

– Моей тозе пятнадцать. Джиу её зовут.

– Красивая, небось, девчонка?

– Красивая.

– Мой-то в меня пошёл. Но парню не страшно. Может, встретится с твоей красоткой, поправит гены для внуков! Шучу, шучу, твоя, небось где-нибудь в Корее, или откуда ты там…

– Нет, Натаса, мы осень давно уехари из Кореи. Я иссредовара то, сто не законсири его родитери, и мы зири на их родине. Моя дось говорит по-русски руцсе, сем по-корейски. И гораздо руцсе, сем я. Но я тозе не помню, как попара сюда. Всё, но не это.

– Может, оно и к лучшему… – у меня нарастало мрачное предчувствие. – И как тебе мои родители? Раз уж ты их исследовала…

– Я иссредовара их работы, Кэп. Они быри настояссими усёными! Осень цереустремренными, погроссёными своей работой порностю!

– Это факт, – мрачно согласился я.

– Ты дорзен гордисся такими родитерями!

– Они тоже так считали.

– Они сдерари уникарьное теоретисесское описание феномена рокарьных пространств Пенроуза!

– Я счастлив этому, но, увы не унаследовал достаточно ума, чтобы оценить.

– В этой книге, – Секиль торжественно потрясла рукописным томом, – работа их зизни. Это верикая работа! Верикая! Она изменит мир!

– Почему-то мне всё равно, – вздохнул я и потянулся к своей рукописи.

***