Оксана сидела ближе всех к ней и уловила, что от той исходит неприятный запах: сырости, тины, чего-то затхлого. Женщина подняла голову и вдруг посмотрела прямо на Оксану. В неверном свете костра казалось, что глаза у нее черные, матовые, как угли, с багровым отливом. Оксана поспешно отвернулась и моргнула. Показалось, конечно. Просто блики пламени.
Женщина протянула руку и похлопала Оксану по колену. Сквозь джинсовую ткань девушка ощутила холод. Ладонь была влажной и ледяной, как дохлая рыбина, и Оксана содрогнулась от отвращения.
— Вы не ответили: живете поблизости? — спросил Миша.
Ночная гостья резко повернула голову в его сторону и улыбнулась. Улыбка вышла жутковатая: широкая, словно бы механическая, обнажающая почерневшие десны.
— Да, милый мой мальчик. Я живу очень, очень близко, — сказала она и захихикала.
«Разве у нее был такой голос?» — подумала Оксана. Прежде низкий, довольно приятный, теперь он звучал по-старушечьи, меленько, пискляво.
Повисла пауза — фраза прозвучала чудно, а еще этот противный смех…
— Вы, может быть, есть хотите? — спросила Надя, и женщина прямо-таки зашлась смехом.
— Хочу, милая, очень хочу. И поем скоро!
Старуха потерла ладони одну о другую, потом вытащила невесть откуда палочку и принялась чертить ею на траве.
— Миша, Миша, Михаил, был здоров и полон сил, — пропела она и быстро-быстро проговорила: — Скорчишься, согнешься, кожица полопается, крови-то будет, кровушки — ой, много!
Это было уже чересчур. Мужчины переглянулись и поднялись на ноги.
— Извините, не могли бы вы…
Старуха резко вскинула голову и посмотрела на каждого по очереди своими черными, отливающими багрецом глазами.
Стоп, стоп. Старуха? Но ведь ей только что было не больше сорока пяти, а то и меньше! Теперь же лицо ее было покрыто морщинами — глубокими, словно рубцы, а черные волосы внезапно поседели.
— Можешь не беспокоиться о своей Теане, — сказала она и ткнула пальцем во Влада. — Ты здоров, но разницы никакой! Все равно сдохнешь! — Это уже относилось к Василичу.
— Что вы несете? — выкрикнула Ксюша.
Старуха повернула к ней голову, сухая шея ее обнажилась, и Оксана увидела уродливый рубец.
— Ты не беременная, не надейся. Не будет у тебя детей! Сухая ты изнутри, песком присыпанная! — Она засмеялась визгливым смехом и вдруг завертелась юлой на месте. Вместо палочки в руке ее теперь оказалась клюка, и она ткнула ею в Надю:
— С тебя начнется! Ты первая!
Надя покачнулась на месте, хотя палка ее не коснулась.
— Да что вы стоите! Прогоните ее! Пусть убирается! — истерично выкрикнула Ксюша.
Мужчины бросились было к старухе, но она попятилась в сторону озера, а потом опрокинулась назад. Когда Василич и Влад с Мишей подбежали ближе, на том месте, где она только что стояла, никого не было.
— Вы видели? — замороженным голосом проговорила Оксана.
— Да, — сказал Миша, подходя и обнимая ее за плечи. — Как сквозь землю провалилась! Ума не приложу, как это могло быть!
Василич прижимал к себе жену, Влад успокаивал плачущую Надю.
— Я не о том, — покачала головой Оксана. — Вы видели ее шею?
— Что такое? — спросил Василич. — Что с ее шеей?
— Я видела, — тонким от слез голосом проговорила Надя. — На ней была рана. Или след. Что-то такое.
Оксана сжала руку Миши.
— Да. След от веревки. А потом, когда она завертелась, это был уже не просто след. Сама веревка тоже болталась на шее и…
— Хватит! — громко проговорил Влад. — Ты пугаешь Надю!
— Я? — вскинулась Оксана. — Это старуха ее напугала!
— Господи… Она постарела прямо на глазах. — Ксюша прижала ладони к вискам.
— Мы выпили. Может, нам показалось? — непривычно робко предположил Василич.
— Всем? — сухо бросила Оксана. — Одно и то же?
— Так, значит, это была та ведьма, которую повесили сто лет назад?
Слова застыли в воздухе. Василич хотел, наверное, чтобы это прозвучало с иронией, даже издевкой, но вышло жалобно. А главное, слишком уж похоже на правду.
— Я хочу домой, — сказала Надя.
— Поехали отсюда, — поддержала ее Оксана.
— Мы не можем, — возразил Миша. — Мы пили, и немало. Нельзя в таком состоянии за руль.
— Давайте не будем на трассу выезжать! Доедем до деревни… как ее… Гнилуши, попросимся переночевать. А утром домой.
Идея Ксюши была здравой, и они бросились собираться. В темноте это было трудно, костер догорал. Лучи фонариков метались туда-сюда, как сумасшедшие светлячки, выхватывая из мрака то ствол дерева, то кусок поляны.
Оксана сложила в пустой пакет мусор и хотела повернуться, подойти помочь Мише, который возился с палаткой. Но тут луч ее фонаря скользнул по воде, и то, что она увидела, заставило ее завопить. Фонарь выпал из руки и покатился по траве.
— Что? Что такое? — послышалось со всех сторон.
— Там, в воде! — Оксана больше ничего не могла сказать.
Миша подбежал к ней, посветил в сторону озера.
— Там ничего нет.
Оксана и сама это видела.
— Но было! — все еще стуча зубами от ужаса, проговорила она. — В озере были люди. Много, человек тридцать, наверное. Одни стояли по шею в воде, другие по пояс. А лица… — Ее передернуло. — Белые, вместо глаз черные круги. И рты открыты.