Время культурного бешенства

Равные мои, сюда, сюда!
Приятели мои, веселей, веселей!
Ты, с иссохшими пальцами,
Как черви мясные скрученными, —
Ты, со щекою выгнутою, —
Ты, с глазами выпученными, —
Ты, у которого ржавый лоб,
Взоры молниеносные!
Равные мои, сюда, сюда!

Меня стало мутить, того и гляди стошнит — и вдруг наступило облегчение. Налетел тихий ветерок, потянуло прохладой, и начал моросить мелкий дождь. Я быстро приходила в себя, дурь из головы выветрилась.

Огни святого Эльма гасли один за другим, и осветители включили софиты.

А шаман пришел в такой раж, что ему было на все наплевать. Он уже добрался до верхних миров и теперь морочил голову духам-хозяевам железа. При этом неуклюже льстил и беззастенчиво врал:

Ты, хозяин бескрайней железной тайги
И болот с осокой железною!
Уведи твоих могучих быков
В страну духов Севера!
Там моя необъятная вдаль земля —
Отдаю им ее в имение.
Там пасутся моих кобылиц стада —
Пусть берут их себе во владение.

Меня опять начал разбирать смех — теперь он танкам еще и кобылиц подсовывает.

Дождь перестал, а ветер усилился. Зарницы приблизились, занимали уже полнеба, и гром ворчал без передышки. С севера шла большая гроза, и зрители начали разбегаться..

Шаману же — все по фигу. Он все дурил и дурил духов, обещая танкам пастбища и охотничьи угодья. А я-то хорошо знала, что там, куда он их завлекает, нет ничего, кроме песка и сосен. Вот тогда и подумала — что же ты, сука, врешь так нахально? Духам нельзя лгать безнаказанно!

Уже совсем близко от нас, вроде бы в хвосте колонны, шарахнула молния. По ушам грохнуло полновесно. Ветер шквальнул изо всей силы, и молнии пошли одна за другой.

Я испугалась и спряталась в танк. Устроилась в кресле водителя и стала глядеть наружу сквозь смотровую щель. Зрителей ни одного не осталось. Шаман, похоже, вступил в последнюю схватку с духами — он корячился на кнопке в конвульсиях, пускал изо рта пену и выкрикивал какие-то междометия, надо думать, на родном языке.

И тут меня даже через щель ослепило и, словно доской по башке, бабахнул такой грохот, какого я отродясь не слышала.

Я от этого отрубилась. На какое время, не знаю — может, на минуту, а может, и на пару часов. Когда очнулась, было тихо, темно и холодно. Я съежилась в кресле и проспала до рассвета.

Разбудили меня голоса птиц и солдатиков. Я вылезла из танка и осмотрела поле битвы. Выглядело оно неуютно — мокро, холодно, везде обломки деревьев и всякий летучий хлам, принесенный ураганом. Молнии сильно побили танки. Оказалось, у них самая уязвимая часть тела — пушка, и теперь у многих танков и самоходок вместо пушек были укороченные оплавленные культяпки.

Полковник велел солдатикам обсушить меня и согреть. Они поняли его буквально и посадили меня в палатке под калорифер с горячим воздухом. Потом налили чаю и даже не пожалели косяк — я постепенно приходила в себя.

Полковник мне устроил что-то вроде экскурсии. Показал самые разгепанные танки, а потом мы вернулись к началу колонны. Мой танк не пострадал — вся молния ушла в кнопку. Она была покорежена, а посередине зияла здоровенная дыра с оплавленными краями. Если бы я стояла там на земле, от меня бы остались рожки да ножки. Танк меня защитил.

Я все озиралась кругом — что-то здесь было не так. Наконец поняла, в чем дело: вчера от моего танка до кнопки было несколько метров, а сейчас с одного края гусеницы вдавили ее в переплавленный асфальт. Я прижалась ухом к броне — она тонко-тонко звенела. Танки пошли вперед.

Говорила же я, говорила: страшитесь разбудить спящее железо! Не послушались, разбудили. Ах вы, глупые генералы! Полковник-то, он просекал, что к чему, не ждал он добра от шаманов.

Наверное, я выглядела так, будто у меня чердак протекает, потому что полковник счел нужным пояснить:

— Да, они пошли. Медленнее, чем раньше… пока. Скорость мы еще не замерили, — и сделал такую рожу, будто хотел укусить кого-то. Я-то знала, кого.

— Хочешь посмотреть на шамана?

Я молча кивнула.

Тот лежал в пластиковом мешке в палатке санчасти, и я успела удивиться, что у них мешки для трупов были припасены заранее.

От молнии шаман весь испарился, а то, что осталось, обуглилось. Тощий скелет, обтянутый черной кожей — точь-в-точь фараон из египетской гробницы.

А полковник с интересом наблюдал мою реакцию — он человек хоть и занятой, но любознательный. Работа такая.

— Натуральная мумия, — говорю, — для Эрмитажа сгодится.

Полковник мой лексикон уже освоил и в словах не стеснялся:

— Хер ему, Эрмитажу! Пойдет в наш ведомственный музей, — он задернул на мешке «молнию». — Допрыгался великий шаман…

Мне, как всегда, не вовремя, стало смешно: