Время культурного бешенства

В полной мере разрушительную мощь черного квадрата через семьдесят с лишним лет показал Малевич. Его «Черный квадрат» являл собой уже вполне сознательное уничтожение видимой реальности, символическую ликвидацию нашей Вселенной ради возможности появления новой. Точь-в-точь, как в известной песенке: «разрушим до основанья, а затем…» Каким будет это «затем», никто угадать не мог.

Ликвидация неустраивающей художника действительности возможна не только с помощью черных красок, но и путем ее замены абстрактными объектами, изображениями некоего инобытия, каковое отчасти является прообразом пресловутого «а затем».

Надо полагать, не случайно распространение абстрактного искусства в начале прошлого века по времени совпало с размножением террористов и бомбометателей всех мастей. Сущность обоих явлений одна и та же — уничтожение неугодной реальности. А способ действия, если можно так выразиться, — орудия производства, у каждого свои, у террориста — бомба, у художника — кисть.

Идея Каракатаева была предельно проста — получить фотографический «Черный квадрат» не путем засвечивания фотоэмульсии, а в результате впечатывания на один и тот же лист множества снимков нашей привычной, родной реальности. Такой артефакт будет уже не моделью всеуничтожающей черной дыры, в каковую должна слиться наша Вселенная, а символическим изображением темного и теплого ночного запечья, где совершаются таинства зачатия, продолжения и накопления жизни.

Оставалось только подобрать подходящую технологию совмещения множества изображений в одном отпечатке. И тут, как по заказу, прикатил из Парижа весьма причудливый персонаж, бывший петербургский фотограф, а ныне — гражданин мира Хосе Мария Ренуар-Симонов де Киото. Даже в среде фотографов, людей по большей части со странностями, Хосе Мария умудрился снискать репутацию личности не вполне нормальной, и даже, как говорится, «не нашего мира».

Фотоработы Ренуара-Симонова отличались предельной оригинальностью и ставили в тупик неподготовленного зрителя. Казалось, объектив его камеры составлен из нарочито кривых линз, деформирующих объект съемки до полной неузнаваемости. Люди на его снимках выглядели то как белесые удлиненные амебоподобные фантомы, то как темные массивные обрубки. Публично комментируя свои фотографии, что он делал охотно и часто, Хосе Мария утверждал, что умеет показывать истинный, невидимый глазу, метафизический облик человеческих особей. А снимки его представляют собой санс-энергетические проекции души человека в трансцендентальные пространства, или отображение человеческой сущности в метафизическом подпространстве, или трансляцию метафизических проекций в специальное надпространство ибуки. Когда-то Хосе Мария успел поучиться на физическом факультете, и потому сыпал подобными терминами весьма непринужденно. Понятно, никто из зрителей не решался ни соглашаться с его теориями, ни, тем паче, вступать с ним в полемику, хотя многие считали его городским сумасшедшим. Но поскольку проект «Черный квадрат» был и сугубо метафизическим, и достаточно сумасшедшим, то Хосе Мария здесь в качестве теоретика оказался вполне уместен.

Наслаивать снимки один на другой, будь их хоть тысяча — на компьютере дело нехитрое, и сторонники цифровых технологий полагали, что «Черный фотоквадрат» будет легкой добычей. Но Хосе Мария решительно заявил:

— Нет, это не годится. Вы сами не понимаете, какое великое дело затеяли, и хотите его сразу угробить. Никакая цифра, никакие компьютеры, никакая бумага не держат санс-энергетики. Только серебро! Только оно способно к накоплению тонких энергий. Мы еще не знаем всех возможностей серебра, недаром у алхимиков к нему было особое отношение. Совершенно особое!

Какое именно, Хосе Мария не уточнил, но ему поверили. Ибо в каждом фотографе, хотя бы на самом донышке склянки его души, живет вера в мистические свойства солей серебра. И черно-белая бромосеребряная фотография была признанным петербургским брендом.

— Ты прав, — подтвердил Каракатаев и добавил с усмешкой: — Это будет наша серебряная пуля.

Иногда у него неожиданно прорезывалось чувство черного юмора. На какую дичь отливается эта пуля, вслух никто выяснять не стал, но всем было ясно, что имя этому зверю — живопись.

Как водится при начале всякой творческой масштабной затеи, подали заявку на грант и как следует выпили. К работе приступили немедленно, прямо в мастерской Каракатаева.

Стихийно возникший оргкомитет решил брать у каждого фотографа ровно по одному снимку — черно-белый негатив «шесть на шесть», либо квадратный бромосеребряный отпечаток. Относительно сюжетов регламента не было. Суммировали изображения не на фотобумаге, а на крупноформатной пленке — для удобства репродуцирования.